Мой препод – Лёд. Лина Коваль

из-за широкой спины, чтобы разглядеть поближе старшего Демидова. Мужчина представительный, лет шестидесяти, в строгом пальто и классическом костюме. Вполне обыкновенный.

      – Это моя студентка. Чужой человек. Будь аккуратнее в выражениях, – отвечает Лев Викторович отцу.

      У меня от лица кровь отливает. «Чужой человек». Чужая я ему…

      Вот как он меня классифицирует?..

      – Здрасьте, – приветливо улыбаюсь и тут же отворачиваюсь, пряча обиду за стаканчиком с кофе.

      Украдкой, конечно, поглядываю за мужчинами и навостряю уши. Они так похожи. Правда, отец вроде ещё замороженнее. Разве папы могут быть такими? Мой хоть и серьёзный, но добрый, внимательный, с любовью во взгляде. А у Демидова старшего глаза дохлой рыбы. Какого-нибудь карпа. Мёртвые и пустые.

      – Студентка, – морщится сенатор. – Кто тебе студентов-то доверил? У Арсеньича вашего совсем крыша поехала? Или ректорское кресло жмёт?

      – Вот и встретились, па-па, – отвечает ему сын насмешливо.

      – Я тебе сказал. Чтоб с Морозовыми мне ничего не испоганил. Понял? Сделай в жизни хоть что-то полезное.

      Быстро встряхиваю волосами, приосаниваюсь и не выдержав, бойко выпаливаю:

      – Зря вы так про сына. Он у вас просто замечательный. Я бы даже сказала самый лучший.

      – Лучший? – издевательски смеется мужчина, щелкает пальцами и снова внимательно на меня смотрит. – Как твоя фамилия, девочка?

      – Моя…

      – Заткнись, Юля, – хрипит Лев Викторович и больно хватает меня за локоть.

      От возмущения сама превращаюсь в карпа, только на этот раз в самого-присамого живого и активно хлопаю ртом.

      – Рано встретились, пап. Всего хорошего. Пашке привет передай.

      – Ты издеваешься? Выдернул меня с доклада. Для чего? – кричит сенатор нам в спину. Его голос разлетается по всему скверу. – Сам тунеядец и меня туда же?.. Дал же бог сыночка. Весь в свою мать-потаскуху…

      Ахаю от смысла сказанных слов. Ужасных, чудовищных.

      Боже. Разве можно так с родным сыном?..

      Бравада Виктора Андреевича продолжается. До самого выхода на нас оглядываются случайные прохожие и это неимоверно бесит.

      Быть в центре внимания – не моя история.

      – Да отпустите вы, – вырываю локоть и всхлипываю от боли. – Чуть руку мне не свернули.

      Пытаюсь привести конечность в чувство, разминая. А ещё успокоиться.

      – Ты больная? – нависает надо мной Демидов.

      В глазах – животная дикость и такая разрушающая волна гнева, что всё моё негодование этим штормом смывает. На смену приходит липкий страх, он заставляет сжаться всем телом.

      – Я больная? Да что я сделала-то? – оправдываюсь.

      – Что ты сделала? Зачем полезла со своими умозаключениями? Кто тебя просил? Кто всё время тебя просит ошиваться со мной рядом?..

      – Да не ошиваюсь я.

      Смертельная обида закупоривает сосуды. Дышать не даёт. С ним просто невозможно оставаться спокойной. Вот только что он свысока шутил со мной возле киоска с кофе, а сейчас обвиняет в домогательствах?..

      – Что