На веки вечные. Мира Форст

с ним. Спросила:

      − Ты бы расстроился, если не застал меня дома?

      − Очень, − честно ответил он. – И, вероятно, больше не приехал бы.

      − Вот видишь, − улыбнулась она. – Я правильно сделала, что не отправилась с родителями.

      Бартлетт когда-то влюблялся, когда-то в другой жизни, но те чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сейчас. Он хотел защитить эту девочку от всего мира, хотел быть подле нее каждую секунду, хотел, чтобы она никогда не отвернулась от него, не испугалась.

      − Я попросила подать нам чаю в летнюю беседку. Ты ведь не против?

      − Совсем не против.

      Ему было все равно где пить чай, лишь бы рядом с ней.

      Летняя беседка, оформленная глазуревыми изразцами и скрытая от посторонних глаз сильно вьющимися цветущими растениями, располагалась в глубине сада. Когда Элиас привела его туда, столик уже был накрыт на двоих.

      − Сад под стать усадьбе, такой же большой, да? – улыбнулся Бартлетт.

      − Это мама у нас любит все масштабное, − смущенно ответила она.

      − И тебе это не очень нравится? – догадался он.

      − Не очень, − согласилась Элиас, − в нашем доме много лишнего. Да и сад, настолько бесконечный, что незнающему человеку тут и заблудиться легко.

      − Моя усадьба значительно меньше. Надеюсь, тебе понравится.

      − Ты приглашаешь меня в гости?

      − Элиас, я надеюсь, ты войдешь в мой дом хозяйкой, − серьезно сказал Бартлетт.

      Девушка отставила чашку с чаем, поднялась с плетеного кресла.

      Князь забеспокоился. Он напугал ее? Слишком поспешил со своим признанием? Она сейчас откажет ему?

      Но Элиас удивила Бартлетта. Вместо того, чтобы уйти, она устроилась на его коленях.

      − Элиас, − выдохнул он.

      Она провела тонкими пальчиками по его шее, дотронулась до щеки. Погладила по плохо зарубцевавшемуся шраму. Затем принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

      − Элиас, − со всей осторожностью, чтобы не навредить, не сделать больно, перехватил нежное запястье, останавливая. – Ты готова так далеко зайти, даже не будучи еще моей женой? А если нас увидят? Тебя увидят?

      − Мне все равно. Пусть все болтают, что хотят. Я люблю тебя.

      − Любишь меня? – переспросил, хотел, но не мог поверить.

      − Да. Люблю, − ответила она. – На веки вечные.

      − Я у твоих ног, Элиас. На веки вечные.

      Она целовала его шею, лицо, глаза. И эта простая ласка сводила Бартлетта с ума. Знала ли, понимала ли, что сейчас имеет над ним полную власть? Что сказанные им слова «я у твоих ног» были буквальными?

      Его никогда не прельщали девственность и неопытность. Но только не сегодня. Что с ним сделала эта девочка? Боже, за какие заслуги послана ему такая награда?

      Они долго не могли оторваться друг от друга, долго шептали ласковые слова друг другу, а после − долго лежали, обнявшись, на дощатом полу укрытой от посторонних глаз беседки.

      − Элиас, вечерняя заря занимается, − поправил он ее разметавшиеся волосы. – Скоро вернутся твои родители.

      − Не хочу, чтобы ты уходил.

      − Буду завтра. Обещаю.