Воронеж 20.40. Красная книга Алёши. Алёша

лохи».

      – Вот черт! Вокруг меня хаос, а я спокоен, как танк! Идти-то куда?

      Герман понял, что вспоминать и понимать что-то бесполезно, если даже слово «танк» для него загадка. «Само придет» – решил он и, пошатываясь, стал подниматься на насыпь. Вдруг сбоку, в кирпичах, что-то хрустнуло. Герман застыл вполоборота, мысленно рассчитывая расстояние до забора и автобуса. Метров 25—30. Он не знал, что делать, но руки опередили разум: он резко выхватил арбалет, молниеносно справился с тетивой и стрелой и, рывком повернувшись на звук, спустил курок. Даже не целясь! За горсткой кирпичей что-то жалобно пискнуло. Герман приблизился к забору и увидел, как в предсмертных конвульсиях бьется громадная крыса, пришпиленная стрелой к старому кожаному ботинку.

      – Одуреть! – удивился Лучник, разглядывая чертову тварь; он не знал, чему больше удивляться – то ли столь меткому выстрелу и быстрой реакции, то ли неимоверным размерам убитого грызуна. – Неужто радиация?

      Впрочем, едва ли. Незнакомки, да и сам Герман, вроде как признаков мутации не имели. Две руки, две ноги, уши, нос. Он пощупал себя между ног и улыбнулся – все на месте! Он вспомнил про жестянку с кофе, книгу, подаренную ему Кочегаром. Кто такой Кочегар? Неужели возвращается память? Герман попытался вспомнить что-то еще, но тщетно – мысли путались между девушками, дрезиной и теплом рук Алины. Герман без лишних эмоций стряхнул со стрелы крысу, придавил ее большим камнем и двинулся обратно к потухшему костру.

      Уже с рюкзаком он, наконец, взобрался на насыпь и обомлел. Там, за железной дорогой и порушенными постройками, открывался удивительный и одновременно чудовищный вид. Как ребенок, только познающий мир, Герман выронил из рук арбалет и рюкзак, попятился назад и чуть было не споткнулся о камень. Перед ним бешено несла небольшие льдины широкая река, имени которой он не знал. Образуя пенистые волны у берега, река издавала дикие звуки и напоминала живое раненое существо. Над рекой слева и справа возвышались разорванные пополам мосты, а на другом берегу, казалось, поселилась сама смерть. Там, среди корявых деревьев, громоздились черные высотки. И все бы ничего, да вот только все они были мертвы, будто после бомбежки. Разрушенные здания свидетельствовали о том, что случилось нечто невообразимое, неподвластное уму и сердцу, а взошедшее над всем этим кошмаром солнце скорее подчеркивало всю нелепость пейзажа, чем радовало глаз. Герман прищурился – действительно, где-то вдали на том берегу стоял столб дыма, такой же неподвижный и безжизненный, как и забытые богом многоэтажки.

      – Вау, – выдохнул Герман и опустился на рельсы. – Я в аду?

      В той стороне, куда уехали незнакомки, виднелась табличка с надписью «Станция Березова ща». Герман взял рюкзак, высыпал содержимое прямо на щебенку и, присев, осмотрел пожитки: жестянка (гремит еще!), зеркальце, засохший ломоть хлеба, консервная банка «Завтрак туриста» и… книга. Потрепанный томик какого-то Мандельштама. Герман открыл