Одна, заветная…. Людмила Горяйнова-Лявданская

Ивана, дружившие с детства москвичи, работали в то время в конструкторском бюро известного в 30-х годах авиаконструктора Виктора Третьякова. Когда шефа как врага народа арестовали, а на следующий день взяли двух его ближайших помощников, ребята решили бежать из Москвы и спрятаться где-то в глубинке, куда не дотянутся руки НКВД. Они-то понимали, что ни шеф, ни ведущие конструкторы, ни тем более они, скромные чертёжники, не были и не могли быть врагами своей страны.

      Но жернова, неумолимо перемалывающие неугодных властям людей, слишком близко подошли к ним. Простые двадцатилетние парни, они и не догадывались, что уйти от этих жерновов удавалось немногим.

      Сборы были недолгими: взяв паспорта и небольшую дорожную сумку, отправились на вокзал. Шёл 1933 год, и в поезд ещё можно было войти без документов. Купили билеты на ближайший состав, отправляющийся в Башкирию.

      Туймазы – большой районный центр, где находился элеватор, и в это время – ранней осенью – там была горячая пора: колхозники окрестных сёл сдавали урожай. Рук не хватало, и поэтому без особых вопросов ребят приняли разнорабочими на элеватор. Они поселились у одинокой старушки, помогали ей чем могли, жили скромно; начали потихоньку обживаться. Подружились с соседом, Ефимом Васильевичем, начальником элеватора, который вечерами заходил к Иванам, играли в домино.

      Прошло три месяца. Однажды Ефим, копаясь в огороде, увидел, как мимо двора проехала незнакомая машина. Она остановилась у соседнего дома, вышли трое неместных милиционеров и вошли в дом, где жили Иваны.

      Через полчаса Иванов, закованных в наручники, вывели, и, проходя мимо Ефима, один из ребят тихо произнёс: «Прощай, Ефим Васильевич».

      Наутро те же милиционеры приехали за Ефимом. Ничего не объясняя, перерыли весь дом. В подполье рассыпали морковь и картошку, раскатали поленницу дров, вылили молоко из всех крынок. Ничего не нашли. Ефима увезли.

      Мария Захаровна – Манюня, как называл её муж – осталась одна с тремя ребятишками, старшей из которых было пять лет. Уходя, Ефим строго приказал: «Держись! Я вернусь!»

      Заливаясь слезами, Манюня не могла придумать, куда идти и что делать. Наутро кто-то стукнул в окно. На крыльце стояла молодая цыганка в роскошной юбке, с длинными серьгами в ушах. Ничего не спрашивая и не проходя в дом, она сказала: «Не плачь, твой муж в казённом доме. Он не виноват в том, что ему шьют. Его оговорил завистник, что служит рядом с ним. Доказательства его невиновности – в бумагах, которые ты должна найти и привезти. Сможешь найти документы – мужа выпустят, нет – сгниёт он в тюрьме». А необходимые справки можно было получить только в Карповке – месте рождения Ефима, деревне в 60 километрах от Туймазы.

      Наступила осень, начались дожди. Никакого транспорта в эту заброшенную Карповку не найти. Но идти надо. Оставив соседней бабушке детей, Манюня обула лапти – идти в них легче – и отправилась в путь. Добиралась более трёх суток, замёрзла, изголодалась, едва не утонула в разлившейся по осени речке, но всё же