Счастливый Цезарь. Евгений Петрович Цветков

испытывает, вроде его на один бок все время переворачивают… Однобокость какую-то во всех этих человеколюбивых документах ощущает. А в чем – никак ухватить не может. Не к чему придраться. “Что это они все время про одних обездоленных толкуют, – подумал он, – как будто среди процветающих нет людей, и прав им человеческих не надо… И нации все какие-то не те выделены,” – огорчился Андрей Петрович за нацию, которую своей считал, а ее как раз в предлагаемой защите человеческих прав и не подразумевалось…

      Нахмурился он и стал тогда очень пристально и придирчиво рассматривать пришедших. Ну и, разумеется, высмотрел всякое. Несколько из них были в самом деле, как говорится, без сучка без задоринки: Люди. А в других разглядел Андрей Петрович, при более пристальном рассмотрении, какую-то неопределенность внутренней сути: как будто они составные были, из разных частей, – собранные Люди.

      Наружность человеческая, а лица своего нет: то одно, то другое обличье выставится, двойственность какая-то и неопределенность. Андрей Петрович свой взор вонзил изо всей силы, и ничего не разглядел. Понял он тогда, что на всех этих фигурах надеты очень непростые маски, и зрения у него еще недостает, чтобы сквозь эти хитрые личины проникнуть.

      – А почему спрашивается, – такой им задал вопрос Андрей Петрович, – только евреям можно свободно в Страну Обетованную въезжать? Как будто до других Людей вовсе нет дела. Странную вы обнаруживаете сущность, тем самым… – подвел он итог. А они ему в ответ:

      – Потому что у евреев есть договор с Всевышним в отношении Страны Обетованной. Про других же нигде в святых книгах не упомянуто и никто за них не просит. Так что, если другие пожелают – пусть сами едут. У нас там, в бумагах и про татар, и про заботы немцев, и еще про разные нации написано… А вот ваш намек про нашу Сущность весьма оскорбительный: какое дело вам до нашей сущности, когда вы тут поставлены бумагами и законами заведовать, не взирая на лица и нации.

      – Боже упаси! – непритворно испугался Андрей Петрович обиды правоборцев. – не до вашей сущности дела нет. Но если давать права – так всем. А то однобокость получается: у одних есть договор со Всевышним и сразу два места под солнцем, а другим и одного места, порой, не достается. Разве иные нации не мечтают о Стране Обетованной, вы же за права для всех людей выступаете…

      – Значит, вы против договоров с Богом, – тут же ухватились пришельцы. – Может, у вашей жизни цель вообще Господа упразднить, а заодно и человека извести? – стали они на Андрея Петровича наседать, однако тот не сплоховал.

      – Если человеком считать только таких, у кого договор с их Всевышним, – усмехнулся он, – я против. Потому что какая цель у жизни вообще – я не знаю. А вот в частности знаю одно – не задумана наша жизнь так, чтобы в ней только договорные личности хорошо себя чувствовали. Нет такой цели в нашем существовании. Наша земля – не обетованная. И это не ко мне вопрос, это к вышестоящим. Я – величина малая.

      – Оно и видно, – ему в ответ. – Ничего! Доберемся и до Вышестоящих!

      – Пожалуйста, –