Нью-Йорк. Эдвард Резерфорд

что я не удовлетворен. Я знал, что они желали нам с Гудзоном добра. Из прожитых лет мне было ясно и то, что вся эта торговля людьми, которой занимался мистер Мастер, – ужасное дело. В душе я считал, что ни он, ни кто-либо еще не вправе владеть другим человеком, и если он отказался хотя бы от одного раба, то уже хорошо. И я знал, что мечтал о свободе Гудзона больше, чем о своей. И все-таки, несмотря на эти соображения, я понимал, что в душе не удовлетворен этой сделкой.

      – Спасибо за вашу доброту, – сказал я мистеру Мастеру. – Но я его отец и хочу купить свободу для моего сына.

      Я увидел, как Ян быстро глянул на мисс Клару.

      – Он обошелся мне в пять фунтов, – сказал он.

      Я был уверен, что это слишком скромная сумма, но ответил, что столько мне следует и вернуть, после чего я тем же вечером выплатил ему первую часть.

      – Ныне отец твой купил тебе волю, – сказал я сыну.

      Не знаю, прав я был или нет, но для меня эта покупка значила много.

      Это было два года назад. Сейчас мне шестьдесят, то есть больше, чем проживают многие, и намного больше, чем живут рабы. Недавно я прихворнул, но думаю, у меня еще есть в запасе время, и мой бизнес процветает. Мой сын Гудзон держит маленькую гостиницу сразу за Уолл-стрит и управляется хорошо. Я знаю: он предпочел бы море, но остается на берегу в угоду мне. У него есть жена и малыш-сынок, – может быть, они удержат его на месте. Мы ежегодно ходим в гости к мисс Кларе отпраздновать день рождения маленького Дирка, и я замечаю на нем вампумный пояс.

      Девушка из Бостона

1735 год

      Суд назначили на завтра. Жюри было созвано губернатором. Тщательно отобранные марионетки. Обвинительный вердикт обеспечен. То есть речь идет о первом жюри.

      Потому что едва двое судей взглянули на него, они, хотя и сами были дружны с губернатором, вышвырнули подставных присяжных и начали заново. В новом жюри были исключены подтасовки. Суд будет справедливым. Честный британский процесс. Пусть от Нью-Йорка до Лондона далеко, но город был все-таки английским.

      Вся колония ждала затаив дыхание.

      Но это не имело значения. У подсудимого не было надежды.

      3 августа 1735 года от Рождества Господа нашего. Британская империя наслаждалась Георгианской эпохой. После кончины королевы Анны на трон был призван ее сородич Георг Ганноверский, такой же протестант; ему же вскоре наследовал сын, второй Георг, который и правил империей ныне. Это был век уверенности, изящества и разума.

      3 августа 1735 года. Нью-Йорк, жаркий и душный полдень.

      С другого берега Ист-Ривер могло показаться, что пейзаж сошел с полотна Вермеера. Тихие воды, мирная картина: длинная, низко прочерченная линия далеких причалов, все еще носивших имена вроде Бикман и Тен Эйк, уступчатые остроконечные крыши, приземистые склады и парусники на рейде. В центре же ловчился ужалить небо изящный маленький шпиль церкви Троицы.

      Однако обстановка на улицах была далека от мирной. В Нью-Йорке уже проживало десять тысяч человек, и город рос с каждым годом. Лишь половина Уолл-стрит, пролегавшей по линии