Война где-то рядом. Валентин Валерьевич Пампура

илась телевизионными роликами по экранам наших телевизоров. Чистое голубое небо вспыхивало белыми вспышками. Где-то, что то загоралось, и тогда чёрный дым струился к облакам. Танки словно в компьютерной игре, катились по вспаханному полю. Разрушенные дома, плачущие женщины и дети. Смазанные окровавленные тела, скрытые от наших нервов размытой картинкой. Бедные люди. Мы сочувствуем им и переключаем телевизор. В комнату льётся лёгкая музыка, мы наливаем кофе и через десять минут забываем о том, что видели. До следующих новостей.

      Последний раз мы виделись с тобой в парке. Была весна, природа пробуждалась несмотря ни на что. Птицы пели осанну, рождению новой жизни. Мы шли по аллее, ты тогда остановился и сказал.

      – Я уезжаю.

      – Куда?

      – На войну.

      – Постой, ты, что? Зачем тебе это?

      – Нужно.

      – Делать тебе нечего. Без тебя разберутся.

      – А если не разберутся?

      Ты посмотрел так, что я понял, отговаривать бесполезно. Я пожал плечами, и мы пошли дальше. Мы простились с тобой в метро. Ты сел в поезд и больше я тебя не видел.

      Я не понимал, зачем тебе это? Зачем нужно все бросать и ехать туда, где смерть. Мчаться в чужую страну, охваченную, бессмысленным пожаром. Но ты уехал, несмотря на все разумные доводы близких тебе людей. Через три месяца ты мне позвонил. Твой голос был, совсем другим. Он как будто повзрослел, он звучал

      так, будто ты узнал, что то такое, что недоступно тем, кто остался здесь. Но, тем не менее, он оставался таким же простым и открытым.

      – Привет, как дела? – Спросил ты.

      – В порядке. А ты как?

      – Нормально.

      – Как там?

      – Здесь сущий ад.

      – Возвращайся пока не поздно.

      – Нет. Я нужен здесь.

      – Кому?

      – Людям.

      Связь оборвалась. А через месяц я узнал, что ты погиб. По телевизору, все так же гремела война. Вот только в сводках о потерях, я теперь слышал твоё имя. Они уже не звучали где – то там, они были внутри меня. Они звенели так, как звенит колокол, во время беды. И их не спрятать размытой картинкой. Ты как то сказал мне – Война, она как пожар, если вовремя не потушить дом соседа, то очень скоро огонь перекинется на твой дом. Скоро я понял, о чем ты говорил.

      Это случилось в метро. Я ехал на работу. Когда в соседнем вагоне, что то хлопнуло. Полетели стекла, и меня отбросило в сторону. Все заволокло дымом. Поезд ещё некоторое время проехал, и стал. Двери соседнего вагона были искорёжены. Из вагона доносились стоны и крики о помощи. Кровь, боль и едкий дым все это было настоящее. И происходило здесь и сейчас. Сознание отказывалось верить в подлинность событий. Казалось, что сейчас картинку размоют, скрыв от глаз, все самое страшное. И можно будет переключить на другой канал. Но, увы, это было не возможно. Все происходило здесь и сейчас. И страх, и смятение чувств, и запах гари и солоноватый вкус в горле. Все было настоящим. И не куда было скрыться от этого. Война уже не казалась где-то там, она была здесь среди нас, кровавая и слепая в своей беспощадности. Она жила и дышала с нами одним воздухом, Она улыбалась нам, держа за спиной смертоносный груз. А мы смотрели ей в глаза не подозревая, что уже обречены, ещё не чувствуя как она сжимает нас в своих крепких объятиях.

      Знаешь, только теперь я понял, почему ты поехал туда. Ты поехал туда, что бы она, не пришла сюда. Но ты был один, и не смог удержать её. А я был слишком занят собою, что бы помочь тебе. Но теперь я знаю, что мне делать. И я верю, что число подобных тебе людей будет расти. Они уже встают и смотрят туда, где полыхает земля. Они уже знают, что делать. Потому, что если они не остановят её, то не остановит никто.

      ДРУГ ЗА ДРУГОМ…

      – Горше горчичного зерна, горе-то, бывает, понял, аль нет? – Спросил Минька, Саньку, и посмотрел на спелую рожь. – Иной раз счастье то соберёшь в ладони, а оно, словно вода сквозь пальцы, утечёт, и ничего не останется. А горе, то, долго не отстаёт от человека, оно завсегда за счастьем идёт, или перед, это как сложиться, но то, что они друг за другом ходят, так это истинная правда. Тут, уж никуда ни денешься, одно другое сменяет. И ничего с этим не поделаешь.

      Минька, лёг на траву и закрыл глаза. – Я вздремну, маленько, а ты пока поиграй. Или вон, птиц послушай, слышь, щегол как старается.

      – Дядя Миня – Спросил Санька – А счастье, оно какое?

      – Счастье – переспросил Минька, зевая – вон, видишь, бабочка над цветком?

      – Ага.

      – Так вот, счастье, оно как бабочка, Порхает, себе, и глаз радует, а как в руки возьмёшь, так и пропадёт.

      – А что значит пропадёт?

      – А то и значит, что пыльца с крыльев осыплется, и нет её. – Минька замолчал, а Санька стал смотреть на бабочку. Бабочка взмахнула крыльями, и, кружась, подлетела к Саньке. Санька замер, чтобы не спугнуть своё счастье, а бабочка, покружившись над Санькой, тихо опустилась, и села ему на руку.

      Санька смотрел на расписные крылья, и был счастлив, счастлив, так, как тогда, когда