Невероятные приключения одной важной дамы. Нина Шевчук

от отвращения, Ненасытина натирала мылом тощие смрадные бока.

      – Танюш, давай я помою? Мне не трудно, – предложил Борис. Он то и дело обеспокоенно заглядывал в ванную, не понимая, что происходит с женой.

      – Нет-нет. Я сама, Боренька. Очень люблю котиков, – процедила сквозь зубы Татьяна Афанасьевна и изо всей силы дернула животное за свалявшийся клок шерсти.

      – Но-но! Полегче! Я ведь и искусать могу, – запротестовал кот.

      Когда дело дошло до помывки брюха, он снова начал язвить.

      – Раз у нас с тобой все так далеко зашло, я могу открыть тебе свое имя.

      – Не стоит, – огрызнулась Татьяна. – Я все равно буду называть тебя уродец.

      – Меня зовут Гадик. Уменьшительно-ласкательное от Гаденыш, – проигнорировал ее кот. – Страдаю патологической тягой гадить где попало. Ничего не могу с собой поделать. Такая природа. Так что, не завидую я твоей итальянской мебели. Но ты не переживай. Я пока обживусь, гадить не буду.

      После купания кот умял еще одну миску пельменей.

      – Бедный! Смотри, какой он голодный, – удивился Борис.

      – Уродец! И жрет, как здоровая собака, – не выдержала Татьяна.

      В полночь, когда Борис глубоко уснул, а Ненасытина едва успела задремать, кот разбудил ее, укусив за торчавшую из-под одеяла пятку, велел одеться потеплее и взять ключи от машины. А через полчаса она уже ехала в ночь, не имея ни малейшего понятия, что хочет от нее жуткое мистическое животное.

      – После заправки повернешь направо, – скомандовал кот, не открывая глаз.

      – Но ведь это дорога на кладбище!

      Уродец потянулся, затем медленно сел.

      – Именно. Может быть, мы даже найдем там могилу, в которой похоронена твоя совесть. Она ведь давненько уже скончалась.

      Нервы Ненасытиной начинали сдавать. Для чего ему понадобилось тащить ее на кладбище? Неужели уродец задумал совершить над ней расправу?

      – Подъезжай к сторожке, – продолжало командовать животное. – Сторож – алкаш. Он сейчас спит. Возле домика возьмешь лопату.

      Татьяна Афанасьевна вдруг вспомнила фрагмент документального фильма, где военнопленных заставляли собственноручно рыть себе могилы, а затем расстреливали несчастных, и их тела беззвучно падали в свежевыкопанные ямы. От этой мысли ей стало невыносимо страшно. Она пыталась утешить себя, думая, что лопата может послужить отличным орудием защиты. Мысль о том, как острие инструмента вонзается в лысоватую шею кота, даже доставила ей удовольствие.

      Тихо скрипнув тормозами, машина остановилась перед редкой решетчатой оградой городского кладбища. Одним своим боком пристанище усопших граничило с покатым морским берегом, от другого убегали просторы бугристой степи. Такое соседство делало кладбище особенно мрачным: неспокойное море искрилось миллиардами отражений луны, а заснеженная степь излучала мягкое неоновое свечение. Кладбищенское же тело, эбонитово-черное и плотное, впитывало свет, словно старая губка – струйки воды, и не выпускало на поверхность ни единого отблеска.

      Взяв