Полное собрание сочинений. Юлий Гарбузов

и делай каждый! Один нарушит – шибко много всем беда будет. Вот дисциплина, ясно? Это уже дело командир и каждый бойца. Пошли, Кухтина, шкура содрать. А то другая волки придут, порвут. Шкура пропадай! Надо раньше успеть.

      ***

      Ингур, как и обещал, сделал для волчонка будку, откуда-то приволок тяжелую цепь и два прочных железных кола. Эти колья он глубоко вбил кувалдой в землю, а между ними натянул толстую катанку. На катанку надел кольцо, собственноручно выкованное, к которому прикрепил цепь с ошейником на конце. Чтобы волчонок мог бегать от колышка до колышка, если цепь не была закреплена специальной защелкой возле будки. Если уж Ингур брался за какое дело, то исполнял его, что называется, на совесть. Но если какое поручение он считал пустым, ненужным, то никакая сила не могла заставить Ингура выполнить его. Ни прямой приказ начальства, ни даже угроза расстрела. Таков был старый тунгус.

      К весне, когда волчонок подрос, старик посадил его на цепь. Волчонок скулил, выл, рвался, но постепенно смирился со своей новой, – цепной жизнью. В основном он спал в будке, а когда слышал, как Ингур или Прохоров брал его миску для еды, стремглав выскакивал, весело скулил, прыгал и вилял хвостом. Совсем как домашний кобель. Но когда он начинал есть, его веселость как рукой снимало. И стоило кому-либо хоть едва заметно к нему приблизиться, волчонок с диким рычанием кидался в его сторону. И только прочная цепь не давала ему расправиться с тем, кто, как представлялось волчонку, пытался посягнуть на его еду.

      Настоящей клички для волчонка так и не придумали. По примеру Прохорова его звали «Волчок» или «Волчик». Никакие другие клички так и не прижились.

      Признавал Волчок только Прохорова да Ингура. Других к себе не подпускал и близко. Стоило кому-то постороннему подойти к заставе, как Волчок мгновенно выскакивал из будки и, рыча, бросался на чужака, издавая звуки, чем-то отдаленно похожие на лай. Но назвать это лаем можно было только условно.

      Кур, гусей и уток Волчок прогонял, не давая приблизиться. А какую-либо уж очень осмелевшую птицу он отпугивал рычанием и рывком в ее сторону. Свиньи, козы и овцы ходили мимо него без всякой опаски. А он лежал, положив голову на передние лапы, и возбужденным взглядом сопровождал каждое их движение. Только лошади в его присутствии фыркали, отчаянно храпели и шарахались. Конюшня и площадка для выезда лошадей располагались довольно далеко от территории, по которой разгуливал Волчок. Поэтому там кони вели себя относительно спокойно.

      К поздней осени Волчок подрос основательно. Почти как взрослый волк выглядел. Вид у него, конечно, был холеный. Откормленный, широкогрудый с белоснежными клыками. Красавец, да и только! А по ночам глаза его сверкали из-за будки желтым блеском, как у матерого лесного зверя.

      ***

      Дело шло к зиме. Лиственные деревья сбросили свой пышный осенний наряд, а лиственницы – хвою. И только ели, сосны, да кедрачи продолжали зеленеть среди угрюмых скал. Застава жила своей обычной, повседневной жизнью. Наряды, сменяя друг друга, выходили на охрану Государственной границы, трещали телефоны, сыпались