Полное собрание сочинений. Юлий Гарбузов

перед Вами. Простите меня за все. Да, меня занесло. Признаю, что повел себя с Вами неподобающим образом. Это под давлением многих факторов. Я не хочу их перечислять – Вы сами все прекрасно понимаете. На самом деле я всегда завидовал Вам и восхищался Вами, клянусь. Вы научили меня работать, и вообще, всем, чего я достиг, я обязан только Вам и больше никому. Я обзавелся дипломом доктора и продвинулся по службе, но Вашего научного и интеллектуального уровня мне не достичь никогда. Я обещаю впредь относиться к Вам так, как тогда, когда работал под вашим руководством в самом начале своей трудовой деятельности. Если Вы уволитесь, в отделе не останется ни одного идеолога. И это знают все. Видите, я искренне повинился перед Вами, а повинную голову меч не сечет.

      Чаплия замолчал и с надеждой взглянул на Леонида Палыча. Калинич взял заявление и, бегло пробежав глазами резолюцию Чаплии, молча вышел из кабинета.

      XXIII

      – Как называется этот коньяк? – спросил Леонид Палыч, высасывая сок из ломтика лимона. – Уж очень вкусный и ароматный. А цвет, цвет какой!

      Он поднял бокал, в котором еще плескалось немного кроваво-коричневой жидкости, и восхищенно посмотрел на свет.

      – «Двин». Он называется «Двин», – сказала Аня. – Доперестроечный еще – из Каджарана привезла. Специалисты рекомендовали как продукт отменного качества.

      – Из Каджарана? Это что, город есть такой, что ли? Где это? – поинтересовался Калинич.

      – Как это, где? В Армении, конечно же, – сказала чуть захмелевшая Аня.

      – Почему «конечно же»? Откуда мне знать, где он находится, этот Каджаран? – возмутился Калинич. – Название восточное, и это все, о чем оно мне говорит. Больше ни о чем.

      – А корень – армянский, – сказала Аня, добавляя Леониду Палычу еще порцию.

      Чуть плеснув себе, она подняла рюмку и провозгласила очередной тост:

      – За торжество твоего приоритета!

      Сделав маленький глоток коньяка, она запила шампанским и положила в рот пару виноградин.

      – Там медь и молибден выплавляют, – сказала Аня.

      – Где? – спросил Калинич, с хрустом надкусив яблоко.

      – В Каджаране. Я там родилась, – сказала она, улыбаясь той самой манящей и завлекающей улыбкой, которая его даже в таком возрасте сводила с ума, словно двадцатилетнего мальчишку.

      – Так ты армянских кровей? – удивился Калинич, пытливо всматриваясь в ее лицо, фигуру, прическу.

      – Нет. Мы просто жили там. Папа военным был, долго служил в Армении. Потом его в Украину перевели. И вот теперь я здесь.

      – Ясненько, – понимающе сказал Калинич.

      Они молча глядели друг на друга, держась за руки. Аня заметила, что Калинич смотрит не на нее, а сквозь нее, куда-то в бесконечность. Она поняла, что хоть он и говорит ей комплименты, восхищается ею как женщиной, но думает сейчас не о ней, а о чем-то совсем ином.

      – Леня, о чем ты думаешь? – спросила она напрямик.

      – Не о чем, а о ком. Я думаю о Чаплие, – задумчиво ответил Калинич.

      – Вот-те