Парижская любовь Кости Гуманкова. Юрий Поляков

стесняюсь…

      – У тебя там и смотреть-то не на что!

      – Откуда ты знаешь?

      – Видел.

      – Когда?

      – В детстве.

      – Значит, ты тоже подглядывал за девочками?!

      – Конечно.

      – Тогда мой руки в кухне, подсмотрщик.

      На кухне меня ожидала тарелка гречневой каши, политой остатками печеночной подливки. Гречневую кашу я ненавидел с детства, с тех самых пор, когда посещал детский сад завода «Пищеконцентрат», где нас кормили почти исключительно гречкой и укормили на всю оставшуюся жизнь.

      – Опять? – не удержавшись, спросил я и был крайне удивлен, ибо вместо привычного ворчанья о том, что она тоже ходит на службу и к каторжным работам на кухне ее никто не приговаривал, непредсказуемая супруга моя Вера Геннадиевна вдруг предложила поджарить отбивную и отварить картошечки. Еще удивительнее было то, что она даже намеком не коснулась своей излюбленной темы – моего обозначившегося живота. Нет, пока только животика.

      – От картошки толстеют… – засомневался я.

      Но вместо того чтобы уесть меня традиционным сарказмом по поводу исключительной малокалорийности пива, она молча вывалила в мойку последние корнеплоды и начала срезать кожуру. Тогда – окончательно проясняя ситуацию – я подошел к холодильнику, достал банку консервированных огурцов и, не спросив позволения, открыл ее. Я-то знал, что огурцам уготована иная, празднично-салатная судьба, и ждал взрыва негодования, но его не последовало.

      – Гуманков, – абсолютно ласково спросила Вера Геннадиевна, – ты меня разыгрываешь с Парижем?

      – Клянусь!

      – Тогда я должна позвонить! – серьезно ответила она, покидала в кипящую воду кубически оструганные картофелины и ушла к своему ненаглядному, обожаемому, нежно любимому аппарату. Думаю, если наладить выпуск телефонов определенной формы, множество женщин полностью откажутся от общения с мужчинами.

      Тем временем из ванной появилась Вика – в длинном материнском халате и тюрбане, сооруженном из мокрого полотенца. Она изумленно посмотрела на початую банку огурцов и, запустив туда руку, выловила два, покрупнее. Любит соленое, как и отец: все-таки мои гены покрепче Веркиных оказались!

      – Игрушки из ванны вынула? – строго спросил я.

      – Вынула, – кивнула она, рассматривая зернистую полость огурца. – У меня есть вопрос!

      – Если уроки сделала, то – пожалуйста! – разрешил я.

      Дело в том, что, по заключенной между нами конвенции, каждый вечер она имела право задать мне один вопрос на любую волнующую ее тему. На любую! Идя на этот отцовский подвиг, я побаивался, но оказалось, аистово-капустные вопросы занимают совершенно незначительное место среди волнующих ее детское воображение проблем.

      – Как ты думаешь, – спросила Вика, – в следующей жизни у меня будут такие же волосы или другие?

      Вика получилась у нас светленькой.

      – В следующей жизни ты вообще можешь оказаться лягушкой, если будешь вести себя кое-как!

      – Ну а если я буду снова человеком, –