Путь трубадура. 101 история из жизни музыканта в метро. Алексей Сергеевич Воронин

сорок – сорок пять, одет модно, с претензией на высокий стиль. Большие ярко-оранжевые наушники спущены с головы на шею.

      «Чё?! Да ничё!» – хочется ответить Аристарху, глядя прямо в наглые глаза, но не прерывать же песню. К тому же как раз заканчивается оригинальная, английская часть:

      – … I hope some day you will join us And the world will be as one…

      И начинается русская, самовольно добавленная Аристархом:

      Ты можешь сказать, что я мечтатель,

      но ведь я не один такой…

      И может быть настанет день,

      И ты станешь одним из нас,

      И мир станет един…

      Вальяжный молча отчаливает, слегка офигевший от скорости реагирования музыканта в метро на запросы публики. Финальная фраза звучит уже вдогонку:

      – And the world will be as one…

      Святая вера в то, что мир будет един, снова пошатнулась: на планете, оказывается, живет человек, не слышавший Imagine. ФеномЭн. Или таки – фенОмен? И то, и другое. Так или иначе, но мир на несколько мгновений тускнеет, становится серым. Хорошо еще, что есть сны. Аристарх вспомнил, что минувшей ночью ему приснилась незнакомка. И были нежные поцелуи в открытую шею, заглядывание в ее раскрытые, радостно удивленные, чарующие очи… Ее ответы, с той же лаской и нежностью… Утром Аристарх проснулся бодрый и совершенно здоровый, а ведь вчера простыл на «Китай-городе», думал – разболеется.

      17. Не верит

      На «Достоевской» к Аристарху подходят сухопарый мужик и его подружка, на глазок обоим за пятьдесят. Поддатые, но не чересчур. Аристарх готовится вежливо выслушать и дать привычную отповедь в ответ на пожелание услышать что-нибудь веселое.

      – Спой что-нибудь про войну, – неожиданно просит мужик.

      Однажды Аристарх случайно увидел в районной газете маленькую заметку про сражения под Вязьмой. В заметке была фотография: на земле рядком лежат проржавевшие каски, в них воткнуты и горят свечки. Аристарху будто иголкой в сердце ткнули: вот все, что осталось от человека – проржавевшая каска и воткнутая в нее горящая свечка.

      – Глянь-ка, Господи, разве снова танки идут? – поет последние строчки песни Аристарх. – Дело было под Вязьмой, в сорок первом году…

      – А… Это про наших дедов…– разочарованно тянет мужик. – А про Афган есть?

      – Про Афган нет…– признается Аристарх.

      – А можешь написать про наших, дворовых пацанов, ни за что погибших? – спрашивает мужик. – Так написать, чтобы лучше Розенбаума. Чтобы помнили и об этой войне…

      Аристарх помнил. Как собрали в спортзале все старшие классы, и директриса объявила о вводе в Афганистан ограниченного контингента. Зал был под завязку – человек двести школьников, учителей. Все молчали, не зная, как отнестись к новости. И так же молча разошлись. Потом стали приходить тревожные вести – скупо, отдельными строчками ТАСС. И все чувствовали, что творится неладное. Аристарха эта беда миновала, а вот друга детства затянула. И когда тот чудом вернулся домой живым, мать не сразу узнала сына – похудел, почернел, на лице только глаза. И ни одного