Ярослава. Знахарка. Марина Владимировна Дечко

тихо стонет, родильную мощь растеряв. Вон, только хрипы ее до Чертогов долетают.

      Пальцы Пряхи несутся по полотну что ошалелые: девку жалко – не протянет долго она. Ей поспеть бы поскорее душу в ручничок судьбоносный завернуть. А там и дитя матке явится.

      Только прясть полотно тяжко. Краски, руны – все соткать, вывязать наговором. Окрестить словом, жизнь вдохнуть. Прогнать от ниток злой ветер, чтоб не спутал чего, да изморозь смахнуть.

      Судьбу выткать. А потом и ее, судьбу эту, сплести с другими. Да не просто свести людей друг с другом…

      Негоже одному дать и алтынов, и счастья, и любви.

      Негоже…

      Только ниток красных да зеленых на всех не хватит. Вот уж и лазурь кончается. Смоляных одних – целый клубок, да руны остались…

      Пряха зачерпнула тонкими пальцами целую горсть. Какую в полотно впряжет – такой и судьбе бывать.

      Дощечка, осененная рунным знаком, осела на цветастой холстине, и воздух горницы – студеный, колючий, – задрожал.

      Небо полыхнуло зарницей.

      Знать, Огнедержец гневается. Сыплет молниями, колет ледяной стужей. Наказ шлет слышащим. А тех все меньше и меньше. Проклинают нынче таких люди – ведьмаками да нежитью зовут, позабыв о том, как сами боги их кликали…

      Ворожеями да ворожебниками.

      Теми, в ком дар теплится. Чутье диковинное – слышать небожителей, разуметь слово святое.

      Целить.

      Волхвовать.

      Снова громыхнуло – и земля под ногами запылала, алея новой зарницей.

      Пряха вздрогнула, опрокинув лукошко с нитками.

      И душа новородка заметалась, боязливо переливаясь серебристой нитью…

      А руны кинулись врассыпную. Стали гарцевать на бревенчатом полу, что живые, греть покатые деревянные бока о рдеющие всполохи и весело подмигивать хозяйке. Та же ловила их, ругая, на чем свет стоит.

      А потом стала глядеть невидящим взором и сплетать меж собой. Воздух над корзиной задрожал, превращаясь в тугое марево, а под пальцами снова вспыхнула сила – мерцающая, переливчатая.

      И огонек в корзине дрогнул, чтоб тут же затихнуть, успокаиваясь: недолго уж осталось…

      Губы пряхи зашептали, оживляя наговор.

      Кажется, руна Огнедержца? Или это Водяник? Клятые глаза! Мерещится!

      Небожительница встала и прошла к дальнему углу горницы, где лежало особое полотно – радужное. С древними рунами, дерево которых треснуло не то от времени, не то от мощи, их переполняющей.

      Со знаками, что в мире людей стали проклятыми. Отчего их боялись? Пряха не понимала. Не несли они зла, не чинили расправы. Только давали особое уменье. Тайное.

      Оттого и забыли про них что небожители, что люди.

      Успокоились.

      Да только может ли она, ослепшая за день работы, завернуть младенчика в черные спутавшиеся нитки, лежащие на полу? Верно, не может.

      Пряха скоро схватила полотно и окутала им чистую душу, ждавшую, когда ей дадут глотнуть морозного воздуха. С надеждой заглянула под обережный ручник, в котором зарождалась новая жизнь.

      Кем станет эта душа? Одной