Васса Железнова (сборник). Максим Горький

не ходит, людей дичится. И он утешал ее:

      – Вот погоди – родишь ты мне сына, – совсем другая жизнь у тебя пойдет. Это ты оттого печалишься, что заботы у тебя мало, он тебе даст заботу… Родишь ведь сына, а?

      – Как бог даст, – отвечала она, опуская голову.

      Потом ее настроение стало раздражать его.

      – Ну, молоканка, что нос повесила? Ходит – ровно по стеклу смотрит – будто душу чью-то загубила! Баба ты такая ядреная, а вкуса у тебя нет ни к чему, – дуреха!

      Раз, придя домой выпивши, он начал приставать к ней с ласками, а она уклонялась от них. Тогда он рассердился и крикнул:

      – Наталья! Не дури, смотри.

      Она обернулась лицом к нему и спокойно спросила:

      – А то что будет?

      Игнат освирепел от этих слов и ее безбоязненного взгляда.

      – Что? – рявкнул он, наступая на нее.

      – Прибить, что ли, хочешь? – не двигаясь с места и не моргнув глазом, спрашивала она.

      Игнат привык, чтоб пред гневом его трепетали, ему было дико и обидно видеть ее спокойствие.

      – А – вот!.. – крикнул он, замахиваясь на нее. Не быстро, но вовремя она уклонилась от его удара, потом схватила руку его, оттолкнула ее прочь от себя и, не повышая голоса, сказала:

      – Ежели тронешь, – больше ко мне не подходи! Не допущу до себя!

      Большие глаза ее сузились, и их острый, режущий блеск отрезвил Игната. Он понял по лицу ее, что она тоже – зверь сильный и, если захочет, – не допустит его до себя, хоть до смерти забей ее.

      – У-у, кулугурка! – рыкнул он и ушел.

      Но, отступив пред нею однажды, в другой раз он не сделал бы этого: не мог он потерпеть, чтобы женщина и жена его не преклонилась пред ним, – это унизило бы его. Он почувствовал, что жена ни в чем и никогда не уступит ему и что между ним и ею должна завязаться упорная борьба.

      «Ладно! Поглядим, кто кого», – думал он на следующий день, с угрюмым любопытством наблюдая за нею, и в душе его уже разгоралось бурное желание начать борьбу, чтоб скорее насладиться победой.

      Но дня через четыре Наталья Фоминична объявила мужу, что она беременна. Игнат вздрогнул от радости, крепко обнял ее и глухо заговорил:

      – Наташа… ежели – сын, ежели сына родишь – озолочу! Что там! Прямо говорю – слугою тебе буду! Вот – как перед богом! Под ноги тебе лягу, топчи меня, как захочешь!

      – В этом не наша воля, а божья!.. – тихо и вразумительно сказала она.

      – Да, – божья! – с горечью воскликнул Игнат и грустно поник головой.

      С этой минуты он начал ходить за женой, как за малым ребенком.

      – Пошто села к окну? Смотри – надует в бок, захвораешь еще!.. – говорил он ей сурово и ласково. – Что ты скачешь по лестнице-то? Встряхнешься как-нибудь… А ты ешь больше, на двоих ешь, чтобы ему хватало…

      Наталью же беременность сделала еще более сосредоточенной и молчаливой; она глубже ушла в себя, поглощенная биением новой жизни под сердцем своим. Но улыбка ее губ стала яснее, и в глазах порой вспыхивало что-то новое, слабое и робкое, как первый проблеск утренней зари.

      Когда наступило время родов, – это было рано утром осеннего дня, – при первом крике боли,