Апокалипсис: Пролог. Ольга Геннадьевна Шпакович

Похвастать захотел? Что ещё за тщеславие!

      Перед подачей десерта образовалась пауза – гости поднялись из-за стола и разбрелись по залам.

      Михаил вышел покурить на террасу и услышал обрывки разговора на английском языке:

      – Переворот намечен на конец февраля…

      – Главное, успеть до весны…

      – Бедный Николай, сам-то он понимает, что его игра закончена?

      – Ну не дурак же он…

      – Однако, какое хладнокровие…

      – Позвольте, что же ему остаётся делать? Он – в западне…

      – Да, он попал в ловушку. Он может дёргаться сколько хочет – вправо, влево, всё бесполезно…

      – Кажется, он и не дёргается.

      – Да, знаете ли, этот русский фатализм…

      – Не фатализм, а это их ортодоксальное христианство – быть спокойным, потому что всё – от Бога.

      – Да, всё – к лучшему. Такая у них пословица.

      – Именно! Какое смирение! Какая рабская покорность обстоятельствам!

      – Вы правы, рабская психология.

      – Больше того, я вам скажу, у них считается грехом быть недовольным своей участью!

      – Я же говорю – рабы.

      – Всё так. Но, учитывая их рабскую психологию, покорность обстоятельствам, фатализм, разве можно предположить, что они могут быть способны на бунт, на резкие перемены своей судьбы?

      – Историю делает не народ, а личности, не большинство, а меньшинство. В настоящее время перемены готовят для России – но не русские. А русский народ с покорностью примет то, что ему уготовило меньшинство. Безгласность овец перед стригущим.

      Михаил застыл, глядя через стекло оранжереи в темноту. Папироса давно погасла в его пальцах. Приятно ли ему слышать подобный разговор англичан о соотечественниках? Да, в нём есть кровь избранного народа, благодаря чему он всегда чувствовал на себе печать избранности. Но есть в нём и кровь дремучего народа, народа-раба, о котором сейчас хладнокровно рассуждают не известные ему иноземцы… «Во мне кровь многих народов. Я – гражданин мира, – наконец дал себе определение Михаил. – Я – за свободу, за то, чтобы исчезли всякие условности, всякие границы и ограничения, я – за свободу совести, за свободу передвижения, за свободу чувств… Даже за свободу в выборе между жизнью и смертью. А всякий запрет – мне претит. Мне претит несвобода в чувствах, в браке между мужчиной и женщиной, претит несвобода в сословиях, претит, когда одному можно всё, а другому – ничего. Мне претит, когда есть Его Величество царь… Его Величество человек – вот это идеал для меня! Не царь, не Бог над человеком, а человек – сам себе царь, сам себе Бог! И когда я сам вижу, что мой народ – раб, мне претит такой народ… Или переродись и стань свободным, или сгинь!» Решив так, Михаил удовлетворённо усмехнулся, зажёг потухшую папиросу и закурил.

      – Джимми! – услышал он высокий девичий голосок. – Ой! – выбежавшая на террасу девочка увидела в полумраке его силуэт, остановилась на миг и тут же направилась к нему стремительной походкой. Когда она подошла ближе,