Псы Америки. Божья кара. Анатолий Агарков

не даст, – губы раскольника в глубоких трещинах застыли в усмешке.

      Спивак глубоко вздохнул.

      – Когда воют сирены воздушной тревоги, мне почему-то кажется, что я не в усадьбе святейшего, а в логове дьявола.

      – За богохульство выпороть бы тебя не мешало.

      Митрополит поднял руку. Конюх съежился, Альпак шарахнулся в сторону.

      – Тьфу, на вас! – в сердцах плюнул митрополит. – Сами боятся, меня напугали.

      Этот рысак, всегда ровно и чисто работавший на дорожке, вне неё был злым, мелочно мстительным, обидчивым и желчным существом. Он постоянно норовил укусить конюха, незаметно сделать ему больно, в самый неожиданный момент прижать к стенке денника. Однажды он сломал два ребра нерасторопному скотнику, который всегда терпеливо и заботливо ухаживал за ним. Но стоило после этого конюху на него закричать (о том, чтобы ударить призовую лошадь, не могло быть и речи), Альпак сник и стал послушнее.

      Чуть позже:

      – Сам-то давно в седле сидел? А покажи.

      – Сейчас Альпака в стойло отведу и Берту оседлаю.

      Митрополит усмехнулся:

      – А на этом боишься?

      – Почему боюсь? Берегу.

      Конюх ушел, отводя жеребца, а потом вернулся с вороной рысачкой под седлом – сам ухмылялся. Митрополит хмуро оглядел кобылу, кивнул. Гектор взял поводья, легко вскочил в седло. Берта, почувствовав руку, вздрогнула, загрызла удила.

      – Ха… – конюх приник к лошадиной шее.

      Берта закружилась, взметая копытами песок, быстро перебирая ногами.

      – Ха! – Спивак натянул поводья.

      Берта остановилась и замерла на месте, как вкопанная. Ноздри её трепетали.

      – Сядете на лошадь, ваше святейшество? Эта спокойнее.

      Митрополит отмахнулся.

      – Езжай, прокатись. Я на лавочке посижу. Люблю лошадей, запах конюшни… Не те уже годы, чтобы верхом скакать – можно что-нибудь растрясти.

      Глава отколовшейся церкви сел на лавочку у стены конюшни, не замечая, как летит время. Он сидел и думал о том, что день прошел. Целый день. Ещё один день. Кажется, все вошло в колею. Те, кому надо, сидят за решеткой. Всех несогласных вон попросили…

      Много лет назад, будучи студентом Киевской духовной семинарии, он пристрастился к игре на конных скачках. Хорошо помнит ощущение первого крупного выигрыша. Бесстрастные пальцы кассирши легко отсчитали толстую пачку денег. Выигрыш был большим. Он ставил на незнакомую темную лошадь, и она пришла первой к финишу. Чисто случайно он стал обладателем большой суммы денег.

      Часть её он отправил родителям, на остальные продолжил игру. Лошадей выбирал по цвету – всегда ставил на самую темную. Знал наизусть все конюшни. Дни, когда на ипподроме проводились скачки, были шумные, выматывающие…

      Это был Киев, столица, но никаких развлекательных или увеселительных заведений он не помнил – только ипподром. Даже имена сокурсников и наставников-преподавателей так не врезались в память, как клички чемпионов скачек.

      Почему он вспомнил об игре – из-за денег или лошадей?

      Мысль с трудом