Ведьмы горят на рассвете. Дарья Канд

нашего договора на свободу или же убедить Мира и его друзей позволить мне оставить это тело себе насовсем, или – я им даже по-настоящему понравлюсь, и они захотят, чтобы я осталась. «Нет, это уж совсем несбыточная фантазия. Вырваться на свободу, свободу, свободу!..»

      – У тебя будет шанс искупить грехи, – продолжает Мир, растягивая слова, словно разговаривает с несведущим ребёнком. – Может, даже отправиться на небеса, воссоединиться с родными. Подумай об этом. До полудня.

      Я не оборачиваюсь, но слышу, как он выходит из комнаты. Небеса? С родными? «Грехи». Ненавижу его за эти слова. Но до того как я успеваю собрать волю в кулак, подняться на ноги и решить, захлопнуть ли за ним дверь или броситься следом и послать куда подальше, он возвращается. На этот раз не могу заставить себя даже пошевелиться, потому что Мир принёс череп. Мой череп.

      – Чтобы лучше думалось, – говорит он вместо пожелания спокойной ночи, кладя кость на секретер передо мной.

      И закрывает за собой дверь.

* * *

      Сон не благословляет меня своим забвением. Комната слишком просторная, квартира слишком тихая, а время слишком вялое, чтобы позволить расслабиться. «Слишком похоже на смерть». И мой череп, покоящийся в тёмном углу секретера, таращится на меня своими безглазыми впадинами на отбелённой магией поверхности.

      Знаю, что не могу отказать Миру, и истеричный смех вьётся среди моих мыслей. Я провела почти год в Сент-Дактальоне, ища других людей, знающих о магии так же, как знал Влад, и не нашла ни одного. У меня не было ничего: лишь дешёвая съёмная комнатка и работа, зарплаты от которой едва хватало её оплатить.

      «Но у меня была моя жизнь».

      Теперь же маленькое тайное общество Мира только и делает, что говорит о магии. И я им нужна! И всё же я как заключённая. У меня нет своей жизни, своего тела, своего выбора. Неужели и правда нужно умереть, чтобы стать нужной? Не слишком большая цена? Справедливо ли?

      Отталкивая от себя эту мысль вместе с подушкой, я поднимаюсь с кровати и подхожу к секретеру. Присев на корточки напротив черепа, упираюсь подбородком в столешницу и провожу пальцем по кости. На ощупь кость такая же гладкая, как на вид – точно стекло. Но не такая пылающая, как мои воспоминания. О доме, о пожаре. И это странно, ведь череп не кажется мне связующим звеном с прошлым или с моей душой, или с магией. Он сюрреалистичный, как искусство. Может, магия и есть искусство? Слишком тёмное, слишком рискованное, слишком глубокомысленное и…

      – Глубокомысленное. – Слово пробуждает что-то в разуме. «Глубоко». Может, у меня всё-таки ещё есть немного магии в запасе? Есть преимущество.

      Моментально вдохновившись, кладу череп на пол и накрываю подушкой. Что выглядит как стекло, должно разбиваться как стекло. У меня учащается пульс, но это лишь придаёт уверенности. Уничтожив кости – все до единой, так чтобы даже пепла не осталось, – вот, как можно отправить меня обратно во мрак смерти навеки, однако разбив кости, нельзя.

      Поднимаю ногу.

      – Не жаль. – И разбиваю череп со всей