Пока есть просекко, есть надежда. Фульвио Эрвас

место, а наоборот, компенсирует смерть силой жизни. Конечно, черные перчатки, которые нашли рядом с трупом, никак не подходили к рукам Франчески.

      – Вас действительно интересует информация о графе? Я думала, что это всего лишь предлог для… другого, – голос Франчески вырвал инспектора из мира его фантазий.

      – Прошу прощения, если я недостаточно ясно выразился.

      – Нет-нет, все в порядке. О графе… почему?

      – Есть еще некоторые нерешенные вопросы, связанные с наследством, – солгал Стуки.

      Но девушка не поверила.

      – Инспектор, вы были знакомы с графом?

      – Нет.

      – Он и вас заинтересовал? Понимаю. Такой человек, как граф…

      – А каким он был человеком?

      – Свободным.

      – Это немало. Щедрым?

      – Свободным и умным.

      – А это уже серьезно.

      – А еще он не умел лгать самому себе.

      Стуки заметил, что голос девушки слегка задрожал.

      – Значит, болезнь? Что-то неизлечимое?

      – Можно и так сказать.

      – Антимама! Не будьте так таинственны!

      – Даже так? Послушайте, инспектор, это вопрос деликатный.

      «Вот оно!» – подумал Стуки, который начинал кое-что понимать.

      – Другими словами, граф больше не чувствовал себя бойцовым петухом?

      – Я расскажу обо всем без стеснения, но буду использовать язык, достойный памяти графа Анчилотто, – сказала Франческа. Вспыхнул огонек зажигалки. – В первый раз граф позвал меня семь месяцев назад. Он иногда звал и других, но мы с ним еще и дружили. В тот вечер граф пригласил меня на ужин, а потом к себе домой. Я помню, что было еще холодно. Мы посидели в одном из ресторанов Тревизо и поужинали очень хорошо. Он вообще никогда не скупился. Граф немного поспорил из-за вина, сказал, что информация на этикетках не всегда правдива. Официант смутился, но граф его успокоил. Сказал, что ведь это не его вина, что весь мир надевает маски и что вокруг нас одна видимость. Потом мы вернулись на виллу графа. Он попросил меня не шуметь, потому что патер еще не совсем оправился от гриппа – пусть отдохнет. Но у меня не было необходимости сдерживать себя, потому что в ту ночь ничего не получилось. «Это все то проклятое вино», – сказал мне граф со смехом. Но смех его был горьким, я это сразу поняла. Он меня потом звал к себе три ночи подряд. «Понимаешь, – сказал мне граф, – такое нужно решать сразу, нельзя оставлять на потом или не обращать внимания, как на головную боль, которая скоро пройдет». Три ночи и один и тот же результат. В последнюю ночь он стал серьезным, сел в кресло, в одно из тех кожаных красивых кресел у камина, и стал думать, как это только он делал: с высоко поднятым подбородком, глаза закрыты, будто подводил какие-то итоги. Создавалось впечатление, что он просматривал какие-то загадочные списки, невидимые инструкции. Казалось, он знал, где найти руководство о том, как решить любую жизненную проблему.