Годы испытаний. Честь. Прорыв. Геннадий Гончаренко

его врасплох, тем более что он сам еще не решил, как разрубить ему этот сложный семейный узел, а потому ответил неопределенно:

      – А все так же, Федор Федорович…

      Тогда Шаронов, не любивший говорить с людьми обиняками, спросил прямо:

      – Скажи, это правда, что ты собираешься разводиться?

      Канашов рассердился:

      – К чему эти допросы? Что у тебя, нет материала для очередного политдонесения? Тогда пиши. Правда… собираюсь.

      Вскочив со стула, он швырнул папку с бумагами на стол, лицо его побагровело.

      – Ты, милок, сначала в своих делах разберись! Одно ЧП за другим валится на нашу голову… А ты в мои дела вмешиваешься. Здесь-то я как-нибудь сам разберусь.

      И потом, вдруг вспомнив о чем-то, стал быстро рыться в бумагах.

      – На! – Он подал Шаронову предписание, где говорилось, что замполит направляется учиться на курсы усовершенствования политработников. – Я рад, что ты едешь учиться, – мягко сказал Канашов, и глаза его засветились добрым светом, – я верю, из тебя выйдет хороший политработник, Федор Федорович… Ты трудолюбив, честен, хотя и бываешь излишне обидчив. А теперь давай поговорим по душам о моих семейных делах…

      Глава одиннадцатая

1

      Русачев сидел мрачный в своем кабинете и барабанил по столу пальцами. Невольно всплывал неприятный разговор с Канашовым. В голове теснились противоречивые мысли. Большинство фактов были сомнительными, а то и просто голословными. Но все же это были мелкие семейные пустячки.

      Командир дивизии еще раз перечитал терпеливо все докладные и велел вызвать к нему на беседу Валерию Кузьминичну.

      Вскоре она явилась, разодетая, накрашенная, с кокетливой улыбкой, и протянула ему руку в перчатке.

      Русачев знал, что Канашов, оставив квартиру, ушел с дочерью от нее окончательно. И на другой же день после этого Валерия Кузьминична справляла новоселье в кругу близких ей знакомых. Но он еще сомневался. Неужели эта женщина, обивавшая пороги командования и политотдела, молящая вернуть ей мужа, на самом деле была рада его уходу. Неужели все это не более как красивая игра ради каких-то своих личных целей?

      Валерия Кузьминична сразу уловила на лице полковника недоверие к ней и тут же полезла в карман за носовым платком. Лицо ее, уверенное и самодовольное, тут же потускнело, и по нему пробежали мрачные тени.

      – Вы думаете, товарищ полковник, мне легко пережить этот разрыв? Вы ошибаетесь… Мне большим усилием воли приходится быть спокойной, а на душе кошки скребут. До сих пор не верится, как я могла жить с таким ужасным человеком. Вы смотрите на мое платье и думаете: «Все же шикарно одевал тебя муж». И тут вы ошибаетесь… Все это нажито без него и до него. Он мне не купил ни одного платья.

      – Ни одного? – усомнился Русачев.

      – Больше того, когда он уходил от меня, то прихватил несколько моих дорогих отрезов. Пусть берут, я проживу без них. И у меня еще будут.

      – Меня интересует один вопрос.

      – Пожалуйста, я слушаю вас.

      – Зачем вы выходили