Ведьмы. Салем, 1692. Стейси Шифф

[4]. Можно было подумать, что она забрела в деревню прямо со страниц сказок братьев Гримм, но те еще не родились. Сара притащила с собой историю безжалостного социального падения. Когда ей было восемнадцать, отец-француз, зажиточный владелец гостиницы, покончил с собой. Все его внушительное состояние перешло к ее отчиму. Когда ей было чуть за двадцать, внезапно умер ее муж, оставив жене свои долги. Последовали судебные иски, лишившие Сару всего. К вящему недовольству благочинных, трудолюбивых соседей, Гуд и ее семья подолгу жили подаяниями, обретаясь по сараям и полям. Женщина даже не всегда делила кров с новым мужем Уильямом. Недавно же появилась в пасторате вместе с пятилетней дочерью. Пэррис чем-то угостил девочку, и Гуд удалилась очень недовольная, что-то бормоча себе под нос. Эта встреча с растрепанной неприветливой соседкой всерьез растревожила обитателей дома. Помощь бедным была хронической проблемой Массачусетса, где ресурсов не хватало, а праздность представлялась большинству жителей загадкой. Бедняков предпочитали отселять подальше от города. Оба Салема тогда как раз столкнулись с этой ситуацией: война короля Филипа оставила огромное количество вдов и сирот. Если мы сами будем заботиться о своих неимущих, снова пытались выторговать себе независимость салемские фермеры, может быть, город освободит нас от выплат в фонд ремонта и содержания дорог?

      Таким образом, Сара Гуд уже какое-то время была раздражающим фактором для салемских семейств. Три года назад ее семья осталась без жилья, и одна добродетельная пара приютила их у себя. Гуд оказалась настолько «беспокойным жильцом, враждебным и злонамеренным» [5], что через полгода хозяева выставили ее: они больше не могли выносить эту женщину ни минуты. Гуд отплатила им за доброту оскорблениями и угрозами. Той же зимой их скотина стала без видимой причины болеть и умирать. Когда Гуд об этом узнала, то заявила, что ей плевать, даже если они лишатся всего поголовья. Когда очередной фермер отказался пустить ее в свой дом, опасаясь, что у нее оспа, – без сомнений, было в этой женщине что-то нечистое, – она начала орать и изрыгать проклятия. Если они не одумаются, мол, уж она придумает, как их отблагодарить! Естественно, на следующее утро корова у той семьи умерла «неожиданным, ужасным и крайне необычным образом». Брат констебля Херрика лично прогнал ворчащую Гуд, искавшую у него приюта. Так как она продолжала слоняться по его владениям, он велел сыну следить, чтобы она не проникла в сарай. У нее была привычка курить трубку (множество женщин в Массачусетсе открыли для себя радость табакокурения), что могло привести к пожару. Гуд поклялась, что Херрики тоже заплатят за недостаток гостеприимства. Возможно, она лишь туманно намекала: у нас есть ее слова – но услышанные другими, а не сказанные ею самой. В любом случае общение с ней никому не доставляло ни малейшего удовольствия. Более того, вскоре пропало несколько ценных коров Херриков. В общем, у всех трех семейств очень скоро появится повод вспомнить об этих зловещих эпизодах.

      В десять часов утра 1 марта констебль доставил Сару Гуд на допрос