Приложение к клятве Гиппократа. Михаил Ветров

потому что полностью не исчезала, а изменялась от еле заметной до явной».

      – Раиса Ивановна, какое поэтическое описание, – сказала я, полагая себя остроумной.

      Женщина тут же переменилась в лице – оно стало отстраненным и бледным. Она решительно встала и сухо сказала:

      – Вы правы, Лариса, что-то я увлеклась, негоже пожилым дамам вспоминать молодых людей.

      Она закуталась в свой широкий шарф и отсела от меня.

      Что только я ни делала, чтобы она продолжала! Я только что на колени перед ней не вставала, потому что, по правде говоря, я слушала ее, не контролируя лицо – мне пришлось даже вытереть уголки губ от слюны. Но я считала, что она все это выдумала – и талантливо! И не ожидала от нее такой реакции. Ну и показаться умной и ироничной по молодости захотелось. Только на пороге, когда мы уже уходили, а я продолжала свои мольбы, Раиса Ивановна обещала подумать.

      На следующий день она была еще более бледной и помятой, веки немного опухли и покраснели – наверное, плакала. Она сказала, что расскажет мне все до конца, ведь кто-то же должен об этом знать. Пусть даже ее сочтут ненормальной. Я, наученная горьким опытом, стала ее уверять, что мне это и в голову не придет и т. п.

      «Я обиделась на тебя, потому что учитель Нанда Кулкарни был моей первой и единственной любовью. Звучит банально и странно? Ведь мне было десять лет. Но я не сразу поняла, что влюбилась в учителя. А детская любовь самая сильная и отчаянная. Вначале меня привлекли его добрые глаза: ведь я была в тяжелой для ребенка ситуации и не знала, как из нее выйти. Я, фактически, потеряла родителей и потянулась к его красоте и доброте.

      Увидев меня, он улыбнулся, погладил меня по голове и сказал:

      – Все уладится, Решми.

      Сразу скажу, что я провела там (это была Индия, как ты понимаешь) в первый раз около месяца. Это был странный и тяжелый месяц. Я металась от тоски по маме и даже по пьющему папе, они снились мне каждую ночь. Я брала мамину руку и сжимала ее, но оказывалось, что во сне. Но в то же время я все больше привязывалась к учителю и к моей «другой» семье.

      Вскоре моя сестра Падма сказала, что выходит замуж. Я была изумлена, ей ведь еще не исполнилось и пятнадцати. Я спросила, кто ее жених, она назвала какое-то имя, стершееся из моей памяти.

      – Ты хочешь за него замуж?

      Падма пожала плечами и сказала, что это большая удача, человек состоятельный, еще не старый.

      – Мы ведь сироты, Решми.

      Тут я спохватилась и спросила, что с нашей мамой?

      – Она умерла, – сказала сестра, – ты ее не можешь помнить.

      – Ты выйдешь замуж, а как же я?

      – Ты пока будешь здесь, бабушка нас любит, тетя с дядей тоже неплохие.

      Она помолчала, а потом сказала:

      – Только им с тобой трудно, Решми. Ты уходишь, тебя долго нет, все переживают, у бабушки болит сердце. В этот раз – где ты была? Может, тебя били? Почему ты ничего не помнишь?

      Я