Семья. Измена. Развод. Мария Высоцкая

Миша вышел из душа, обмотав бедра полотенцем.

      Скребу ногтем по столешнице, полностью теряя нить маминого повествования.

      К моменту, когда Князев спускается из своей спальни уже одетый, я разговариваю с Марком. Миша это слышит и ускоряет шаг.

      – Я тебя тоже очень люблю, сынок. Да, папа приехал. Конечно. Пока.

      Сбрасываю звонок и, повернувшись к мужу лицом, прячу телефон за спину.

      – Он у твоих? – Князев берет со стола мою чашку и делает несколько больших глотков кофе.

      Смотрю на все это и возмущаюсь без слов. Только взглядом.

      – Я не для тебя наливала, – отхожу в сторону и делаю глубокий вдох. – Да, Марк у мамы с папой до вечера воскресенья.

      – Как вернемся из Москвы, заберем.

      – Ему там хорошо. Нравится.

      – Дома, с тобой и со мной, ему нравится больше.

      – Правда? Тогда где ты был весь вчерашний день, пока он спрашивал у меня, где папа? М? Мне надоело врать сыну.

      – Я работал.

      – В горизонтальной плоскости, судя по всему, – не могу сдержаться от усмешки.

      – По себе не суди.

      Князев припечатывает меня словами и направляется к двери.

      Задыхаюсь от поднимающейся внутри волны возмущения и, ускорив шаг, нагоняю Мишу на крыльце.

      – Что ты сказал?

      – Я сказал, что работал. Мне сколько раз еще повторить? Чего ты от меня хочешь?

      – Развод!

      Миша молча обходит меня стороной и садится в машину. Заводит двигатель и ждет. Смотрит только исподлобья.

      Сажусь на пассажирское, резко тяну ремень, но он не поддается. Бешусь от этого еще сильнее. Когда наконец пристегиваюсь, бросаю сумку на заднее сиденье и складываю руки на груди.

      Первые километров тридцать мы едем молча, под звучащую из динамиков музыку.

      Когда по радио включаются новости, Миша делает чуть громче. Внимательно слушает минут пять, а потом меняет волну.

      – Почему мы не можем нормально общаться? – устало накрываю лоб ладонью, откидываясь затылком на подголовник.

      – Каждый раз, когда я пытаюсь, ты сначала устраиваешь истерику, а потом сбегаешь. В лучшем случае.

      – А в худшем?

      – А в худшем молчишь и делаешь вид, что меня не существует, – Князев бросает на меня взгляд, но быстро возвращает его к дороге, перестраиваясь на соседнюю полосу.

      – Потому что ты меня не слышишь. Ни разу не услышал за семь лет. Ни разу!

      – Бардачок открой.

      – Зачем?

      – Просто, блин, открой бардачок и возьми оттуда папку.

      Делаю, как он говорит, вытаскиваю черную папку.

      – Что там?

      – Посмотри сама.

      Быстро листаю страницы, недоверчиво рассматривая фото, и кошусь на Князева.

      – Что все это значит? – сглатываю, чувствуя дрожь в пальцах.

      Князев делает глубокий вдох, а потом съезжает с дороги в поворот на какую-то деревню или поселок.

      Остервенело перелистываю страницы. Снова и снова.

      Там счета, переводы. Имена.

      Влада, моего отца. Суммы с переводами.