Дорога сильных. На пороге мира. Анна Попова

лишь глаза грена Лусара, темные, словно омут, холодные пальцы на подбородке и голос, что повелел рассказать все слово в слово. И Соня поняла, что говорит. Губы и язык шевелились, словно без ее участия, это было так странно и так… естественно.

      Наконец старший маг отпустил ее и сказал:

      – Хорошо. А теперь спи и забудь все, что здесь было.

      Холодная ладонь коснулась лба и легонько толкнула, и девушка завалилась назад, прямо в распахнутые объятия второго мага. Над ухом раздался смешок, волосы у виска пошевелило тихое «Со-о-она».

      Испугаться она не успела – уснула.

Макс

      «Я понимаю тебя», – первое, что сказала Юля, когда Макс разоткровенничался с ней – внезапно для себя самого.

      В тот раз у него сдали нервы. Днем была тренировка с людьми тэна Рейнара, и таким слабым, толстым и беспомощным парень себя давно не ощущал. Он был словно пародия на этих мужчин, сильных и уверенных в себе хищников. Аж самому противно. И эти смешки от парней, презрительные взгляды девчонок… Конечно, ему было не привыкать, но все равно обидно.

      Мир новый, а у него все по-старому.

      Кажется, объектом насмешек он был всегда. Несимпатичный внешне – ну кому нравятся жидкие русые волосы и водянистые глаза? – он имел лишний вес, причем немалый. Слабое сердце закрыло доступ к спорту, а природная стеснительность мешала сходиться с людьми. Нет, ему бы простили и вес, и неловкость, и многое другое, будь он уверен в себе. Или будь умником – с ними приходилось считаться, списать многим охота. Но Макс умником не был, так, крепкий середнячок.

      Ему неплохо давались гуманитарные науки – и давались бы еще лучше, умей он с обществом контактировать, – и поступил он в хороший универ. Как этому радовались мама с бабушкой…

      Да. Бабушка и мама. А еще тетя Таня.

      Кажется, он рассказывал тогда Юле про них. Вместо дня сегодняшнего – слишком болело – говорил о прошлом. О семье, этом женском царстве, хозяйственном, заботливом – порой до тошноты. Они обожали его и хвалили, и, положа руку на сердце, порядком забаловали. И закормили. Не раз он думал, что лучше было уехать учиться в Питер, как и планировал, настоять на своем, вырваться из-под опеки, но… приходил домой, расслаблялся и чувствовал, как решимость утекает из него, а любовь и ласка заботливых женщин опутывает не хуже паутины.

      Он говорил, не в силах остановиться, а внутри трепетал страх, почти физически ощутимый, что сейчас она усмехнется и скажет что-то язвительное, а потом растреплет все девчонкам. И станет еще хуже. И зачем только начал?

      А она сказала, что понимает его. Эта девочка, милая, на бельчонка похожая. Такая солнечная, что тянуло довериться.

      – Это пройдет, – говорила она. – Ты научишься их прощать. И себя тоже. И перестанешь винить за все, что с тобой было. Я научилась, и ты сможешь.

      Макс хотел возразить, что никого ни в чем не винит, но промолчал. Да, вслух не говорил, но про себя часто думал о том, как изменилась бы жизнь, опекай они его меньше. Лишний вес, робость да даже проблемы с сердцем – последствия перенесенной до года пневмонии – все было «не его виной» и делало связь с семьей какой-то