ТАСС уполномочен заявить. Юлиан Семенов

дотянуться до бутылки. Глэбб посмотрел на Славина, отрицательно покачал головой, шепнув:

      – Это слишком дорого, не надо, попросите мерлузу, вполне пристойно по цене и очень вкусно.

      – Мерлузу, пожалуйста, салаты и кофе. Да, спасибо. Мороженое? – Славин закрыл трубку рукой. – Мороженое у них очень дорогое?

      – Как у вас – очень дешевое, – рассмеялся Глэбб, – но невкусное.

      – И три мороженых. Да, фруктовых. Спасибо. Ждем.

      Пол все-таки налил себе водки, снова заглотил рюмку и, трезво посмотрев на Глэбба, сказал:

      – Знаете, ребята, о чем я мечтаю? Я мечтаю заболеть раком. Анализы должны показать, что у меня рак. Но болей еще не должно быть. Это очень важно, чтобы не было болей. Тогда бы я начал гулять. Я бы гулял, пока не свалился, гулял так, как никогда не мог позволить себе из-за проклятой работы, я бы гулял так, как об этом мечтает каждый: без страха за завтрашнее похмелье. Это был бы настоящий праздник, полное высвобождение…

      – Ну вас к черту, – сказал Славин и снова плеснул водку по рюмкам. – Вы нарисовали жуткую картину, и я хочу поскорее напиться, чтобы забыть ваши слова. А почему вы не пьете, мистер Глэбб?

      – Я пью! Что вы, я пью, как лошадь!

      «Ты – хитрован, а не лошадь, Глэбб. Лошадь – умное животное, оно бы не стало так жадно наблюдать за тем, как я пью, и не ловило бы так алчно признаки опьянения. Я сейчас наиграю опьянение, ты не гони картину, не надо так торопиться, хоть время действительно деньги, но ты же проигрываешь со своей заинтересованной торопливостью. Тебе бы лениться, Глэбб, тебе бы напиться первому, сблевать, уснуть в кресле – тогда бы все было путем, тогда бы я до конца поверил в то, что ты действительно из торговой миссии, продаешь радиоаппаратуру и что-то там еще, родину, кажется, говорил Пол».

      Тяжело открыв глаза – набрякшие веки свинцовы, – Пол плавающе потянулся к Славину:

      – И сейчас вы виноваты, Иван. Здесь, в Африке, во всем виноваты вы. Мы влезаем только для того, чтобы не пустить вас.

      – Вас бы устроило, – Славин снова налил себе и Глэббу, капнул водкой на брюки Полу, не извинился даже, воистину пьян, в такой жаре быстро пьянеют, – если бы в Нагонию влезли люди Мао? Вас бы устроило, чтобы бедной Европе уперлись пистолетом в подбрюшье? Она бы стала такой сговорчивой, эта прекрасная старушка… Или вы понимаете эту угрозу и решили помочь Европе?

      – Китайцы – насекомые, Иван. Саранча. Они бессильны, они не могут нагнать – ни нас, ни вас.

      – Нельзя так говорить о великом народе, Пол, – отрезал Славин, – это бесчестно. Китайцы – прекрасные, умные и добрые люди.

      – Давайте выпьем за женщин, – сказал Глэбб. – Ну вас к черту с вашей политикой.

      «Он сейчас предложит пригласить женщину, – понял Славин. – Он закажет виски и позовет подругу. Или скажет, что здесь хороший стриптиз».

      – Поддерживаю, – сказал Славин. – В наше стремительное время лишь женщина остается символом надежности, то есть красоты.

      – Это – ничего, – ухмыльнулся Пол. – Продайте, Иван. Красота – как символ надежности. Десять