Пиво с чипсами. Борис Гарбузов

Гарбузов, 11 декабря 1998 года, Ванкувер.

      Моя смерть

      Текст навеян цитируемой в конце песней Сектора Газа. Написано в даунтаунском бечелоре.

      Нет, не то это. Прочитав только что о смерти от рака сорокачетырехлетнего слесаря Толика, я понял, что это Лимонов против Гребенщикова. Мне тоже захотелось умереть в микромире коммунальной квартиры. И не страшно. Страшно лишь умереть на канадской пенсии. Мне сейчас, в 34 года. Однако, умерла ведь в Америке от того же рака в 38 лет моя бывшая тренерша по бадминтону изящная Людмила Коссэ. Но рядом были полуинтернациональные остатки бывшего спортивного мира, шустрый бадминтонист, муж Владимир Ройзман и эксцентричный ребёнок Женя. О ней продолжали говорить в Харькове. А рядом со мной в этом чистом бэчелоре сейчас спит выращенный мной одиннадцатилетний сын Вадик. Значит, не страшно. Не страшно не стать звездой, отклониться от прямой дороги. Не страшно не писать, а программировать. Не страшно вернуться на сто долларов в квартиру родителей. Еще немного страшно быть раздавленным обстоятельствами, страшно не иметь возможности приехать на смерть близкого родственника и вообще считать себя ущемленным и проигравшим, если ждешь быстрой победы. А не надо ждать. Страх ведь по Фрейду – не инстинкт самозащиты, а противоположное ему, вытесненное подсознательное, сковывающее самозащиту.

      «Кто подошел ко мне так резко и так незаметно?

      Это моя смерть.

      Кто ложится на меня и давит мне на грудь?

      Это моя смерть.

      Кто носит черный галстук и черные перчатки?

      Это моя смерть.

      Кто подверг меня беспамятству и ничегоневиденью?

      Это моя смерть».

      Страх смерти – это страх жизни. Ну вот и пришла разгадка. И не страшно.

      Борис Гарбузов, 12 декабря 1998 года, Ванкувер.

      Две половины Лимонова

      В продолжение двум предыдущим заметкам «Лимонов против Гребенщикова» и «Моя смерть». В конце приводится привановская дискуссия по заметке.

      Если писать о себе часто нелегко, то можно воспользоваться людьми посмелее, любезно предоставившими себя для препарирования. Как я уже упомянул в заметке «Гребенщиков против Лимонова», первая половина – это свободомыслие, а вторая – фашизм. Хочется развить тему. К первой половине отнесем также стремление быть в неудачниках, переглядывание с бомжами, поиск уродливых девушек. В них больше родного и всевозможной прелести. Среди них уютнее. Но мысль как бы увенчивается стремлением к организации партии неудачников. Это уже организованная оборона. Здесь происходит смыкание со второй половиной, противостоящей первой. Раздражение бомжами-бамами-клошарами, засоряющими эстетическое пространство трудового парижского писателя, восхищение становлением Муссолини, любование уверенными движениями солдат, ругань большой глотки в пролетарской кепочке…

      А что же объединяющего в