Трамонтана. Король русалочьего моря. Лоурелл Т.К.

что там, все знают, – пробасил Франц. – Матушка чуть не поседела, говорила еще нехорошие слова, а мне сказала, что вообще их говорить нельзя, но бывают такие люди, про которых можно.

      – А моя мама молилась, – тоже тихо, что было уж вовсе необычно, сказала Алехандра. – И попросила нашего капеллана прочитать заупокойную. Папе мы, конечно, не сказали, он в кортесах… – Она подняла голову и потупилась, столкнувшись с сочувственным взглядом Клауса.

      Исабель закатила глаза. Действительно, зачем бы сеньору де Мендоса этакие нежности знать! Да и где это произошло? Картину видели в Лютеции, значит, наверно, в Галлии и дело было— вечно по ту сторону Пиренеев невесть что происходит. Сеньора де Мендоса, правда, богомольница знатная: ей лишь бы падать на колени перед алтарем, она и галлийцев, и альбатроса в Южном море пожалеет.

      – Я бы не хотел, чтобы такое случилось у меня на родине, – услышала она голос Клауса.

      А вот Леонор вежливости не понимала и фыркнула не хуже дельфина.

      – Поэтому вы вообще решили не драться за себя!

      К удивлению Исабель, худенький мальчик из Остмарка не стушевался, наоборот, глянул исподлобья, и что-то нехорошее сверкнуло в его глазах.

      – Можно подумать, – отрезал он, – тем, кто решил драться, это сильно помогло.

      Ручки вилланки сжались в кулачки, и какое-то время казалось, что она кинется на Клауса, как растрепанный бойцовый петушок, но она вдруг сникла и осела на стул. Клаус сглотнул, встал, робко коснулся ее плеча— она дернулась от прикосновения, но глянула на него и примирительно кивнула.

      Старшекурсник откашлялся— видно, тоже чувствовал себя неловко.

      – В общем, ребята, давайте не будем про стрельбу, войну и всякое такое. Это вообще нехорошо как-то, – добавил он немного беспомощно. – Кто его знает, как оно теперь обернется… И давайте-ка есть. Леонор, ты не против, если я тебе помогу и подержу блюдо?

      – Черт знает что такое, – пробормотала Исабель себе под нос.

      Ужин уже давно закончился, сокурсники разошлись по своим комнатам, притихшие и серьезные, – проклятый город и его гибель так всех впечатлили, что потом никому в горло кусок не лез. Исабель заглянула к себе, но Одиллия так и не вернулась. Иберийка попробовала полежать с книгой, но все привезенные ею почему-то оказались ужасно скучны, а книги Одиллии трогать она поостереглась. Повалявшись просто так, она не утерпела, вскочила, закуталась в теплую, крупной вязки шаль и пошла искать Ксандера.

      Спален в их извилистом, как змея, коридоре, как она выяснила, было всего одиннадцать, а в нужной стороне от ее собственной двери – три. В одной из них кто-то негромко напевал песню на языке, похожем на фламандский, но голос был женским, и Исабель вычеркнула эту комнату из списка потенциальных убежищ своего непутевого вассала. В других двух царила тишина, и она замерла, вслушиваясь. Наконец в одной из них голос – и голос не фламандца – предупредил: «Я гашу свет, Карло!», и она с облегчением постучалась в другую дверь.

      Ксандер открыл не сразу – судя по пижаме и смятой постели,