Здесь перезимует горе. Мария Бессонова

нее, и я соглашаюсь.

      – Только у меня жуткий бардак, потому что моя дочь пока умеет только раскидывать вещи.

      – Ну, а я голышом сбежала из больницы, так что…

      Она смеется, а я случайно добавляю:

      – Да и я люблю бардак, росла в большой семье, я третья из четырех детей.

      – О, классно. а я одна росла. Всегда хотела брата или сестру. Вы как, общаетесь?

      И тут, чтобы поддержать выдуманную легенду быстро выкручиваюсь:

      – Ну, периодически. Они все разъехались по разным странам, у них у всех уже свои семьи.

      – Понятно.

      Она по-быстрому закидывает с видимых мест вещи в менее видимые, расчищает стол, и мы садимся.

      – Кстати, держи, твоя шапка.

      Моя родная зеленая в оранжевую полоску шапка снова со мной.

      – А я думала у меня сперли ее эти врачи.

      – Я ее отвоевала. Будешь чай или вина?

      Улыбаюсь.

      – Сейчас еще часа дня нет…

      – Ну, значит, чай, – усмехается она. – Зануда.

      Пока мы чаевничаем, болтаем, как старые друзья. Она снова спрашивает про то, что случилось два дня назад, на этот раз уже более настойчиво. Я говорю ей, что на меня всё разом навалилось. Развод с мужем, сбитая беременная собака, проблемы с работой, а потом еще и кража всех денег.

      – Я не собиралась умирать, просто было минутное помешательство.

      – А еще говоришь, не псих.

      Мы плавно переходим на вино с борщом и обсуждение сериалов, архитектуры, убийств и сплетен про актеров. Мне так давно не хватало простой человеческой дружбы. Последний раз я сидела с подружками вот так просто, наверное, еще в институте.

      Еще через час мы уже под обучающее видео вскрываем дверной замок моей квартиры. Когда она открывается, мы верещим, как подростки.

      Две соседние квартиры так разительно отличаются друг от друга, что мы даже замираем. У Иры семейное, живое пространство, светлое гнездышко. А тут холодная темная клетка.

      – Так, ну, куртку и ботинки свои я забираю, а штаны оставь, всё равно собиралась их сдавать.

      – Круто, спасибо. И спасибо тебе за сегодня.

      На этом мы с ней прощаемся. Пожалуй, это лучший день за последние три месяца.

      ***

      Оставшись наедине в тишине, я почувствовала вину за веселье. Имею ли я право смеяться?

      Снова наваливается реальность. Денег нет. Еды осталось совсем мало.

      Чтобы хоть как-то себя занять, начинаю убираться. Выкидываю пустые бутылки, упаковки от еды. Проветриваю комнату от запахов бомжа. Застирываю в советском тазике своё любимое дорогое пальто. Снова истерически смеюсь. Я отстирываю кровь (!) с пальто, краденным мылом! Синий от крови становится фиолетовым. Потом стираю свитер, больничный то ли халат, то ли ночнушку, на деле накидку, носки, шапку, и на этом заканчивается моя одежда. Я осталась без футболки и лифчика, хорошо хоть всегда беру с собой запасные трусы…

      Покончив с уборкой, забираюсь в ванную и пытаюсь вернуть себе вид адекватного человека. Отмыть сальные волосы получается только с третьего раза, а чтобы помыть тело мылом, которым отстирывала кровь, для душевного