Концертмейстер. Максим Замшев

мужчина чиркнул спичкой. Потом до притихшего и боящегося вздохнуть Лапшина дошёл едкий запах папиросы.

      – А этого Шнееровича привёл Лапшин, значит?

      – Да, около месяца назад где-то Шнеерович появился… – с каждой репликой голос женщины звучал спокойней.

      – И они большие приятели? – мужчина спрашивал всё это с ленцой, не сомневаясь в ответах.

      – Конечно.

      – Значит, Лапшин такой же антисоветчик и враг, только скрытый.

      Тут Шуринька не выдержал. И хоть всё его существо сейчас подсказывало ему не шевелиться сколь можно долго, пока голоса не уйдут, он, вопреки всякой логики и осторожности, резко вскочил, так что в голове всё зазвенело, и что есть силы побежал, стремясь, как можно быстрее достигнуть Борисоглебского, а там скрыться в каком-нибудь подъезде, подвале, люке, забиться в такой угол, где его никто не отыщет.

      Если бы он мог видеть, что происходило у фонтана на Собачьей площадке после его бегства, его взору явилась бы следующая картина.

      Мужчина в тёмном пиджаке быстро встаёт и всматривается в бегущего:

      – Чёрт возьми, кто это? Откуда он взялся? Он подслушивал нас?

      Девушка с опущенной головой отвечает:

      – Проклятье! Это Лапшин. Не пойму, как он мог здесь оказаться.

      – Что значит не пойму? Он следил за тобой? Что-то заподозрил? – мужчина с крика перешёл на рёв.

      – Мне почём знать?

      – Вот дура, дура, дура, – взревел человек в пиджаке… – Идиотка…

      Майскую тишину разрезал звук пощёчины. Девушка пискнула и схватилась за щёку.

      1970

      В начале зимних каникул 1970 года университетское начальство поручило Светлане свозить на экскурсию во Владимир группу первокурсников.

      В Москве в тот год выпало рекордное количество снега, и дворники, также как и водители снегоуборочных машин, всё чаще впадали в отчаяние.

      Как только выехали из города, обхватывавший дорогу лес поразил великолепной недвижной белизной и чуть слышно шелестящим покоем. Один из студентов, Юрий Охлябин, неизменно задававший Светлане Львовне после занятий кучу вопросов, взял с собой гитару. Первое время она одиноко лежала на заднем сиденье, а на одном из поворотов с низким и глухим звоном грохнулась, из-за чего Юра изменился в лице и кинулся её поднимать. В итоге он уселся сзади, чтобы присматривать за сохранностью инструмента. Иногда любовно поглаживал корпус в тёмном чехле.

      Когда бесконечная зимняя трасса окончательно взяла их автобус в тягучий загородный плен однообразной езды, Юра расчехлил инструмент и до самого Владимира развлекал однокурсников и преподавательницу песнями из репертуара входивших тогда в моду каэспэшников. В этих мелодиях чуть фальшивая лихость сочеталась иногда с такой неподдельной грустью, что Светлана непроизвольно замечталась. Предчувствовала она тогда что-то? Бывало, что, вспоминая потом ту дорогу из Москвы во Владимир, она отвечала на этот вопрос положительно. Но, скорей всего, это была иллюзия.

      Памяти свойственно создавать воронки