Повесть палёных лет. Владимир Хотилов

что-то рассказывать старичку про свою жизнь, размахивая руками и беспрестанно при этом ругаясь.

      Благообразный старичок, который годился ему в дедушки, молчал и внимательно слушал матерщинника. Кузьминична, напротив, не могла разобраться в потоке брани, но по выражению лица старика ей показалось, что тот, не в пример ей, всё прекрасно понимает и даже сочувствует бритоголовому. Она удивилась этому, как некому нелепому видению, и замахала руками, будто отгоняя что-то нехорошее от себя.

      – Небось, такой же… страшилище бритоголовое… убил моего Ваську, а я тут их ещё слушаю, – проговорила Кузьминична.

      Обозлившись, она удалилась с балкона и не выходила на него целую неделю, пока не позабыла про всё увиденное.

      Соседи сверху вроде бы успокоились, хотя топот не переставал раздаваться над головой Кузьминичны, но ссоры поутихли, и она стала замечать, что жизнь в соседской квартире временами замирала, будто соседи исчезали из неё на несколько дней.

      «Может, где работают… посменно? – посчитала старуха, обнаружив перемены. – И где же?!.. Интересно… Наверное, торгашами, а, может, охранниками. Сейчас все такие в них подались!»

      То, что сосед сверху годится только в сторожа или охранники, Кузьминична не сомневалась, а вот пастушка, по её мнению, на эти роли не подходила. Но после непривычного затишья, наверху опять начинали шуметь. Иногда там раздавался весёлый голос пастушки и её смех. Чуткой Кузьминичне неожиданный смех показался каким-то нарочитым и даже немного дурашливым.

      «Чу́дно как-то – неужто у них любовь такая?!» – подумала Кузьминична про повеселевшую пастушку и, сравнивая свою жизнь с чужой, неожиданно произнесла: – А что у меня было весёлого?

      Она размышляла, но быстрого ответа не находила.

      «Разное бывало… – вспоминала она свою молодость. – Любила ли я?.. Наверное… И дети у меня всё-таки, а дети… дети и есть любовь… А у них?!.. А у них пусто – вот всё и бесятся, никак не перебесятся…»

      На днях она случайно встретилась с пастушкой в подъезде. Соседка прошла, не поздоровавшись, но Кузьминична этому не удивилась. Её лишь поразило, что мимо неё снова промелькнуло какое-то бесформенное, безглазое существо с пухловато-красным лицом, лишённым всякого выражения.

      Кузьминична, вновь озадаченная увиденным, неспешно поднималась и рассеянно бормотала себе под нос:

      – Молочка с булочкой, а дурачок с дурочкой… а дурачок с дурочкой…

      Дома старуха призадумалась.

      «Кто они мне? – да никто! – удивлялась она и мысленно себя ругала. – А я о них всё раскумекалась – дура старая!.. Мне о своих внуках полагается думать, об их жизни…»

      Кузьминичну часто посещали разные мысли о жизни, но были они не слишком радостными. Утром, просыпаясь, она испытывала необъяснимое, тягостное ощущение от одиночества и безысходности, словно старуху придавило тяжелым камнем, не давая ей вздохнуть и наполнить душу хотя бы маленькой радостью.

      Старшая