Дымовое древо. Денис Джонсон

отверстием в ладони, на которую он наложил компресс из листьев и мушиных яиц.

      – Даже если получили тяжёлое ранение, в этом племени никогда не отрезают конечности, – пояснил Робертсон. – Это необязательно, раны у них никогда не гноятся, потому что они дают мухам отложить туда яйца и личинки выедают из мяса всё нагноение.

      – А-а. Ага, – протянул Кариньян.

      – Хороший способ. Но бывает, от этого болеют и умирают.

      По старику, его по-обезьяньи сморщенному личику и жилистой плоти, которая почти отставала от костей в суставах, было видно, что он безмерно близок именно к такому исходу. В глубине рта у него сохранилось два или три зуба, и сейчас он крайне сосредоточенно обгладывал ими плод манго. На вопросы Салилинга старик отвечал неприветливо, но когда покончил с фруктом, отшвырнул косточку и показал Кариньяну свой антинг-антинг – браслет из полых семян вокруг запястья. Его магия, объяснил дед, оберегает от насильственной смерти. Поэтому пулевое ранение ничего не значит.

      Старик говорил на себуано-висайском наречии, которое Кариньян понимал довольно неплохо, но юный Робертсон всё равно перевёл:

      – Ему просто нужно напиться крови обезьяны, тогда будет как новенький.

      – Возьмите меня с собой к реке, – прохрипел дед. – Хочу хлебнуть немного грязи.

      – А сейчас он хочет пойти с нами, – сказал Робертсон.

      – Да. Понимаю.

      – В этом племени говорят, что грязь даёт жизненные силы. Он хочет к реке.

      – Я знаю, о чём он говорит, – настойчиво ответил священник.

      Старик указал на восток, куда-то за холм, и завёл речь про какую-то сказочную страну, про земли из легенд и преданий.

      – Он говорит, что вон за той горой лежит край под названием Агаманийог.

      – Это только дети верят в подобные сказки, – проворчал Кариньян.

      Старик по-прежнему показывал на восток:

      – Агаманийог! Это страна кокосов.

      Кариньян сказал:

      – Оставьте детям этот ваш Агаманийог.

      – Они туда не ходят, – возразил дед.

      И вновь они тронулись в путь, пробираясь вброд по руслу ручья через узкую лощину, а затем – вверх по противоположному склону горы, цепляясь за пучки травы, чтобы подтянуться, а Кариньяна на каждом шагу язвило стрекало Искусителя: «Я есмь зло в полновластии воли своей, и не раскаиваюсь в том сполна. Ну ладно, чуть-чуть раскаиваюсь. Но лишь самую малость. Я потерпел неудачу в Духе усыновления».[28] Он приглушил голос дьявола, который принадлежал ему самому, и настроил слух на звуки извне: шелест мокрой листвы на ветру, гогот попугаев, лживую болтовню обезьянок в кустах. Растения смыкались над головами. Тропинка теперь пролегала лишь где-то в воображении Салилинга. Кариньян слепо тащился за ним, держась на ногах из страха, что если вдруг он сядет, то потеряется среди растительности. Одежда промокла насквозь, даже карманы – и те наполнились по́том. Стёжка опять расширилась, и они вышли на хребет, с которого открывался

28

См. Римлянам 8:14–16. «Ибо все водимые Духом Божиим – сыны Божии. Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: „Авва, Отче!“ Этот самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии».