Соучастники. Уинни М. Ли

душе было вроде как скверно, но по-хорошему. Как у ребенка, стянувшего конфетку из ближнего магазина. Возбуждение – тебе это сошло с рук – и стыд оттого, что обокрал мистера Кима, или Рахмана, или Лопеса, этого лавочника, которого знаешь все свое детство.

      Но в этом случае, рассуждала я, в сущности, я никого не обкрадывала. Объявление было для всех, кто угодно в Школе искусств Колумбийского университета мог его увидеть. Просто так вышло, что я его пораньше сняла.

      Когда я думаю об этом сейчас, эта моральная дилемма двадцатилетнего человека меня забавляет. Быть такой юной, видеть в каждом совершаемом поступке важный нравственный смысл.

      Но по правде сказать, разве во всей киноиндустрии делается как-то иначе? Чаще всего и без доски объявлений обходится. Телефонный звонок, смс, отправленное одним человеком другому. Найди кого-нибудь молодого, кого-нибудь, кому неймется. А нас, толпящихся по краям этого мира, прижимающихся носами к окну, так много, что мы превращаемся в расходный материал.

      Даже тут – много ли начинающих репортеров с горящими глазами и блогеров не убили бы ради того, чтобы попасть в эти заветные пятьдесят два этажа журналистской принципиальности?

      Я не задаю этого вопроса Тому Галлагеру: к нему-то это никак не относится.

      Он свои права заявил уже в юном возрасте двадцати семи лет. К нему, наверное, летят номинации на Пулитцеровскую премию вместе с предложениями вести аналитическую телепрограмму или сняться на обложку “GQ”. Но на каждого него приходится по тысяче нас. Надеющихся молодыми выйти в люди, стать кем-то из тридцати моложе тридцати или из сорока моложе сорока.

      А вот рейтингов пятидесяти моложе пятидесяти не бывает. Потому что если мы к этому возрасту в этот мир не вошли, то, наверное, нам там и не место.

      Но как же тогда мне, ребенку иммигрантов из Гонконга, удалось попасть в это благословенное царство с многолюдных, попахивающих жиром улиц Флашинга?

      Как-то утром я встала на тротуаре в Митпэкинге, неподалеку от Вест-Виллидж, и позвонила в офис “Фаерфлай филмс” на третьем этаже. Поднялась по голой бетонной лестнице и вошла в переделанное производственное помещение, залитое естественным светом. Под высоким потолком змеилась сеть металлических труб, с кирпичных стен улыбались кинодивы на огромных обрамленных афишах фильмов 1950-х годов. Мэрилин, Рита, Грейс.

      Ко мне подошла стройная, очень ухоженная женщина средних лет; ее каблуки громко цокали в пещерообразном пространстве.

      – Вы, наверное, Сара, – радушно сказала она.

      – Да, это я, – ответила я, пытаясь выразить должный энтузиазм, но при этом не показаться уж совсем желторотой.

      – Приятно познакомиться. Я Сильвия Циммерман. Садитесь, пожалуйста, – она указала на диван в углу, который выглядел как три морковного цвета подушки, под честное слово пристроенных на геометрическом стальном каркасе. Села напротив меня в круглое кресло.

      Мы обменялись любезностями и поговорили о кино. Что я в последнее время смотрела? Что мне в этих фильмах понравилось?

      Я