Марино капище. Святослав Яров

провел ребром ладони по горлу. – И впрямь, сколько можно! Надоело подставляться да ни за грош рисковать! Мужики за сороковник переехали, а жизни нормальной, человеческой, не видели. Выслуга подошла, вот и соскочили. Чай, не дети малые – знали, что делали.

      – А сам ты, что ж задержался? – не унимался Гришин.

      Романюк неопределенно пожал плечами.

      – Так, ведь, кто его знает… Видно, кожей прирос… Да и потом, кому и зачем я где-то еще сдался? За плечами ничего кроме МВВКУ… – на непонимающий взгляд Гришина пояснил. – Московское высшее командное… В армейской среде это, само собой, весомо, а в мирной жизни не катит. Меня туда прямиком после «срочки» направили, – полковник усмехнулся, – на льготных основаниях, как участника боевых действий… В те времена крещение войной срабатывало на ура! Поступил мимо конкурса… – Романюк ухмыльнулся. – Честно сказать, мне ничего, кроме высшего военного, наверное, и не светило… В том смысле, что среднее образование я получил ну очень средненькое… А у ребят, МАМИ, МАИ да Бауманка… Все, как на подбор – технари, каких поискать! Такие нигде не пропадут! Где уж мне «сапогу» за ними на гражданке угнаться! – и, словно самого себя убеждая в правильности сделанного выбора, добавил. – И потом, ты не сравнивай, что раньше было и что теперь. Я ж сейчас на руководящей работе, а это, считай, курорт… И вообще, не сбивай меня с панталыку! О пенсионерах я речь завел к тому, – напомнил он, возвращая разговор в прежнее русло, – что наши бывшие нынешнему руководству безынтересны. Никому дела нет, что там с ветеранами творится… А мы по старинке привыкли, как в сказке, друг за дружку держаться – ничего не бояться!

      И он против воли снова возвратился к приключившейся череде смертей:

      – Когда Куций на своем «мустанге» в лепешку расшибся, меня в Москве не было… С прошлого декабря командировка за командировкой: Киев, Крым, юго-восток… Ну ты понимаешь… Сазон позвонил, рассказал. Так я даже на похороны вырваться не смог! – он сокрушенно покачал головой. – Сначала-то, как и ты решил, дескать, на дороге всякое случается. А месяца через два Сазон с балкона навернулся, и как-то мне не по себе стало… Правда, на этот раз, хоть, удалось проститься по-людски… – Романюк уныло замолк, видимо, переживая тот момент заново. – С Гребнем водки на могиле выпили да разошлись… Ну а когда и его позавчера мертвым в квартире нашли, тут уж меня проняло всерьез. Пошел к начупру. Доложил все как есть: мол, так и так, предполагаю, неспроста все это. Вообще-то, он – мужик, что надо и, в отличии от многих великих начальников, на собственной шкуре испытал, почем фунт лиха. Выслушал меня и говорит: «Озабоченность твою понимаю, но формальных оснований для серьезного разбирательства пока не усматриваю». Так что, вся эта затея расследованием,… – полковник выразительно развел руками, – …по большому счету, партизанщина или, как ты правильно заметил: самодеятельность!

      Сыщик в недоумении уставился на него.

      – То есть? А звонок начальника управления?

      – Брось! – отмахнулся Романюк. – В этом смысле, все по-честному: мой генерал переговорил с твоим, попросил оказать содействие… Ты ж пойми,