Табакерка. Повести галантных времен. Наталья Геннадьевна Проталина

так, что через несколько минут Маланья Неволина уже лежала в графской кровати, а Анфиса Терентьевна, робко просочившаяся в дверь двумя секундами позже, держала у нее на голове ледяную примочку.

                                    ***

      Граф хмурился, камердинер Прокопий Власьев с кислой миной взирал на тазик, в котором плавал лед. На изящном инкрустированном золотом и перламутром столике, куда поставили таз, образовалась лужа, которая непременно предмет мебели испортит, а назавтра граф обязательно с него, Прокопия, спросит за несохранность дорогой вещи. Следовало бы таз этот немедленно со стола убрать. Но Анфиса Терентьевна беспрестанно обмакивала в него белую тряпицу, чтобы сделать дочери примочку. Граф же с такой тревогой и вниманием взирал на все это, и с таким нетерпением обрывал всякое шевеление Прокопия в сторону постели или столика с тазом, что просвещенный камердинер, хотел было уж даже и обидеться.

      Ну что, в самом деле, из-за крепостной девки причинять себе такой урон. Да еще доктора велел вызвать! А доктор-то еще денег за визит возьмет. Глупость какая. И ладно бы девка стоящая, как Стешка например – тут все при ней и телесные так сказать формы в порядке и голосина такой, что глухого за душу возьмет, а это-то что. Худа ведь как кол, только и умеет, что порхать, аки мотылек. Вон, дела графом порученного, и то выполнить не сумела.

      Когда Маланья открыла глаза, граф тотчас склонился над ней и с такой надеждой смотрел, что у Прокопия в душе зародилось некое подозрение. И подозрение это окрепло, когда Погожев неожиданно поцеловал маленькую прозрачную ручку балерины, а как у той из глаз хлынули слезы, даже промокнул их своим платочком. Смотри, пожалуй, промелькнуло в голове у просвещенного камердинера и он, почитая себя не особенно нужным, поспешил выскользнуть за дверь. Следовало порассказать кое-что Степаниде Семеновне. Порассказать поскорее, там уж может и поздно будет.

                         ***

      Доктор застал Маланью уже сидящей в постели. Молодой организм да еще привыкший к театральным нагрузкам, когда весь день репетиции до изнеможения, а вечером почти каждый раз новый спектакль, быстро восстановился под воздействием отдыха и наверное еще страха перед повелителем-графом, которого Малаша неожиданно нашла возле своей постели. Страха, того более усилившегося, когда она поняла, что и в постели-то она не в своей, а в графской. Когда же еще выяснилось, что для нее специально вызван доктор, то Малаша чуть снова не упала в обморок. Но все же ее взял интерес- живого доктора она вблизи никогда не видела, а это, говаривали в дворне, люди очень занятные, и всегда с причудами.

      Доктор, осмотрев балерину, не нашел у нее ни единой болезни и только покачал головой, когда увидел ярко-красные рубцы и волдыри вокруг правой щиколотки – след от веревки. Велел это место смазывать мазью и тотчас достал откуда-то склянку. Отворять кровь актрисе не стал. Только велел накормить ее крепким куриным бульоном и уложить поскорее спать. Сии рекомендации были тотчас исполнены.