In the Mood, или незабытая мелодия. Ольга Вербовая

переломился пополам и ничком повалился на землю…

      Темников вздрогнул, проснулся и резко поднялся в постели. Был погожий день, в окно било ослепительное солнце. Он открыл глаза, сел и огляделся. В комнате никого не было. Никаких следов чёрного человека. Можно подумать, что прошлый визит его Темникову приснился. Он встал, прошёлся, вновь огляделся: нет, не приснился. На столе лежала свежая партитура, исписанная какими-то каракулями. Нельзя было ничего разобрать.

      – Когда ты умрёшь, Темников, тебя сожрут черви – это вопиющее нарушение прав человека! – послышался голос за его спиной. – Но ты же не станешь судиться с Богом?

      Он пружинисто, всем телом, обернулся, цепенея от тошнотворного ужаса.

      – А, это ты, вдохновенный бездельник! – сказал Темников как можно громче, подавляя робость, и сделал шаг вперёд. – Зачем явился? Мне и без тебя плохо.

      – Я принёс тебе новую пьесу.

      – Она скверно написана. Я не буду её играть.

      – Ты станешь всемирно известным. Богатство будет расти как снежный ком.

      Темников вышел из себя.

      – Это всё обман! Посмотри, там сплошные каракули. Как фруктовый лёд: когда уходит сладость, остаётся одна вода.

      – Всякая игра – обман, искушение. А сколько людей купилось! Помнишь, как они тебе рукоплескали? Их лица, вытянутые от удивления… Кругом один обман. Канаты морали держат на привязи животные страсти. Легализуйте порох отличного качества – половина населения откажется от хлеба, раскумарившись в слюни. Сперва чуток травки, а потом вконец сплющатся от героинового сушняка. Пусть сколько угодно обманываются, если им это нравится. Подумай, Темников, от чего ты отказываешься. Люди на улицах забрасывают тебя цветами, для твоих выступлений распахиваются двери лучших концертных залов и театров страны, и они всегда переполнены зрителями. Гастроли. Заголовки в газетах на испанском и английском расскажут о волшебнике, прибывшем из далёкой снежной страны. Этакий северный медведь, услаждающий слух любителей музыки. Крупные портреты на первых полосах. Приёмы, торжества… Огромный зал, залитый светом громадных люстр, светская публика в вечерних нарядах, а ты – в белом смокинге. Стоишь в толпе зрителей, раздавая автографы.

      – Убирайся! – воскликнул Темников. – Ты мне надоел.

      Он подошёл к зеркалу и содрогнулся: на лице его появились тяжёлые складки глубоких морщин, а в глазах приумножилась печаль. За спиной его, в отражении, мелькнула тень. Темников обернулся.

      – Или хочешь исчезнуть, превратиться в затворника, как Россини, который получил за концерты в Лондоне тридцать тысяч фунтов и вдруг всё бросил, поставил на своей карьере крест, не вставал с постели, парализованный депрессией и страдавший бессонницей, растолстевший, облысевший…

      – Зачем ты мне помогаешь? – спросил Темников, чтобы отвлечься от исподволь нараставшего ужаса.

      – Ты слишком добрый. А я обязан заботиться о добре, оберегать его, как тень заботится о свете,