Анамнезис-1. Роман. Марк Шувалов

ногами в мокрый песок. Такое же вязнущее чувство владеет мной и в отношениях с Никитой, – от них невозможно уйти, они затягивают вглубь, и я утопаю.

      Курортная жизнь всегда заканчивалась у меня каким-нибудь ласкающим самолюбие знакомством, и совсем недавно я думала бы о романтичном продолжении очередного из них. Неискоренимая женская потребность поиска мужчины никогда не позволяла мне на отдыхе просто наслаждаться жизнью. Только внешне я пыталась изображать невозмутимое спокойствие, на деле же нуждалась во все новых и новых жертвах. Правда, рассуждая здраво, неизменно приходила к выводу, что игры эти смертельно мне наскучили.

      Мужчины между тем нередко любезничали со мной, и здесь, на море, нашлось сразу два соискателя моего внимания. Маме один весьма приглянулся, но она никогда не торопила меня проявлять к кому-либо благосклонность: в ее понимании любые комплименты в мой адрес недостаточны. Так было всегда и удивительно, что слепое родительское обожание окончательно не развратило меня, – себя я оценивала достаточно трезво и настораживалась, если не злилась, слыша дифирамбы в свою честь. Редко кто умел изъясняться безупречно высоким стилем в этих вопросах, а лишь так в моем представлении стоило добиваться женщины.

      Никита особенно не годился для этой роли. Помалкивая днем, ночью, в минуты сексуального возбуждения, он начинал ворковать мне на ухо что-то совершенно нелепое в переводе на дневной человеческий язык. Ну можно ли в нормальном состоянии считать комплиментом его слова «мой северный белёк»? Какие-то зоо- и географические эпитеты, обозначающие толстого и неуклюжего зверька, уж не беру в расчет названий редких птиц и рыб, да еще на латыни, приплетаемых Никитой к поцелуям. Наверно, лестно, если тебя называют pterojs volitans, правда, по-русски это звучит довольно прозаично – красная крылатка. Нужно признать, красивейшее создание; однако, сразу становятся ясны намеки Никиты на мою язвительность, ведь уколы изящных плавников прелестной рыбки ядовиты. Или oriolis galbula – сладкоголосая иволга, но второе ее название – дикая кошка. И снова намек: птичка эта неуживчива и драчлива, правда, предпочитает ускользать от взоров в густую листву деревьев.

      А особо я издевалась, когда Никита называл меня fine-fleeced lamb, тонкорунным ягненком, вернее, овечкой, – пределом его желаний всегда была моя покорность, – и тогда уж непременно норовила его лягнуть. Впрочем, филонимы, на мой взгляд, в любом исполнении звучат весьма глупо и пошло, ибо произносит их человек в состояниях не слишком адекватных. Правда, даже интеллигент Антон Павлович в письмах к Книппер не стеснялся любовных выражений типа «лошадка моя».

      Птицы, рыбы, парнокопытные… Слова, которые Никита ронял в минуты нашей близости, говорили о некоей извращенности его вкуса, хотя я вполне понимала его ассоциации и сравнения, сопоставимые с ощущениями на тактильном уровне. Из-за своей особой осязательной чувствительности