Жужик. Владимир Анатольевич Пшеничников

так и не осмелился. Зато отец приходил теперь с работы пораньше, помогал Валерке вытащить навоз, а после ужина подсаживался к деду.

      – Ну как, тять, нынче дела? Не полегчало?

      За деда ответ держала бабушка, и отец, просиживая около дедовой постели и глядя на деда, разговаривал с ней.

      – Может, всё-таки поедем в больницу? – спрашивал.

      На этот вопрос, качая головой, дед отвечал сам.

      Валерка смотрел издали, и у него перехватывало горло.

      То и дело дед как бы засыпал, даже слабо похрапывал во сне, тогда его оставляли одного.

      Всполошились дня через два: перестал есть. Придя из школы, Валерка услышал разговоры, постукивание посуды в средней избе.

      – Отец, слышь, проглони ложечку, – устало говорила бабушка.

      – Папаш, супчика попробуй, – помогала ей мать.

      Но особой тревоги Валерка не почувствовал и вечером ушёл на подсохший выгон, где теперь играли в лапту. Вернувшись, он отправился спать, заметив, что в средней избе зажгли светильник. В красноватом свете он увидел тёмный угол дедовой кровати и сидящую за столом бабушку. Дед тихо постанывал.

      Валерке показалось, что он едва успел закрыть глаза, как его разбудили непривычно громкие голоса. Не стараясь понять, о чём говорят, он торопливо оделся. В средней избе ярко горел свет, и деда обступало много, в первый миг показалось – целая толпа людей. Отец, мать, тетя Надя, соседи. Бабушку за ними не было видно.

      – Отец, ты меня слышишь? – измученно звала она. – Махни головой, махни!

      – Тя-ятя-а! – сквозь всхлипы и рыдания тянула тётя Надя. – Просни-ися! Тя-атя-а!

      У Валерки ком застрял в горле. Его никто не заметил, не подозвал и не окликнул.

      – Ставьте свечку, – со свистом шмыгая носом, сказала соседка.

      – Да живой он, живой! – закричала тётя Надя и вдруг вскочила к деду на постель. – Тя-атя-а!

      Мать отделилась ото всех, хотела, наверное, выбежать в теплушку и увидела Валерку.

      – К Шаховым, к Шаховым иди, – проговорила скороговоркой. – О господи…

      – Он живой? – бросился за ней Валерка.

      – Живой пока. Ты иди, иди, там ночуй.

      Валерка надел куртку, пошёл в дом тёти Нади.

      У Шаховых горел свет на кухне. Валерка остановился, соображая, с какими словами войти туда, но слова не нашлись. Дядя Лёша сидел за столом с остатками ужина и, увидев Валерку, поднялся.

      – Помер? – спросил, берясь за пуговицу на рубашке.

      – Нет, – ответил Валерка и услышал себя словно со стороны.

      – Фу-ты! – передохнул дядя Лёша и сел на место. – А чего за Надей прибегали?

      – Спит он, никого не слышит.

      – Значит, помрёт, – опустил голову дядя Лёша. – Ты раздевайся, сейчас Витька подойдет. У нас будешь ночевать? Да-а… Помрёт Иван Михалыч, а я и прощенья не попросил. Будет и там на меня обижаться. Да-а… Ты, Валерк, ложись на нашей кровати, я тоже к вам пойду. Ложись. Здорово не переживай, дед твой хорошо пожил. Ложись.

      Чужая