По замкнутому кругу. Виктор Михайлов

до денег; их, поди, у него столько – пруд пруди! Юколов приехал из Архангельской области. Говорят, помор с Белого моря. Прижился. Работу его я видел – мастер! Миниатюры пишет под лак, пишет чисто, собака, ничего не скажешь. Бородат. Благообразен. А сколько ему годов, сказать не могу: волосом он сед или светел, – не разберешь. Этот мужик такой – из печеного яйца цыпленка высидит. Была у меня с ним свара…

      – Расскажите.

      – В Союз художников поступило заявление: мол, зачем нам в союзе нужны церковники? Разбирали мы этот документ, а в конце попросил Юколов слово: «Какие же из нас церковники? – говорит. – Мы восстанавливаем памятник старины. Ну, а то, что работаем в церкви, так артисты иной раз в Елоховском соборе поют, а их никто из союза не исключает…»

      – Чем дело кончилось? – спросил я.

      – Чем? И жгуча крапива родится, да во щах уваривается! Приняли эдакое половинчатое решение и разошлись.

      В это время дверь в гостиную распахнулась, вошла Милитина Андриановна.

      – Милости прошу дорогого гостя, однако, к столу!

      Хозяйка источала такое радушие, такое хлебосольное гостеприимство, что я не устоял и шагнул в столовую. Только взглянул на стол, понял, что машину надо отпустить, тут и за час не управиться, а обижать старика не следовало.

      Вернулся в управление как раз ко времени звонка из Верхнеславянска.

      – Федор Степанович? – услышал я голос Гаева.

      – Что случилось, Николай Алексеевич?

      – А вы почем знаете, что случилось?

      – Не первый год знакомы.

      – Глашу нашел! Завтра с утра до двенадцати она дома. Приедете?

      – Буду к девяти часам утра!

      Появилась ниточка хотя и не очень крепкая, а потянуть есть за что!

      Глаша Богачева

      Я вышел из «газика» перед заводоуправлением, массивным многоэтажным зданием, к которому вплотную примыкал кирпичный забор с колючей проволокой поверху. Первый этаж здания занимала проходная, бюро пропусков и караульное помещение. В дирекцию и управление вел специальный подъезд с медной дощечкой на двери под скупым железобетонным козырьком. За забором уходили в перспективу трехэтажные кор – пуса, связанные между собой на уровне второго этажа глухими переходами.

      Было безлюдно и тихо. От завода исходило ровное жужжание, словно полет шмеля.

      Из подъезда выбежал капитан Гаев – он из окна наблюдал за дорогой – и повел меня на второй этаж в угловую комнату длинного коридора, в комнату, где расположился Стрыгин.

      Мы поздоровались, сели за стол. Гаев пододвинул ко мне сифон с содовой. Из окна открывался внушительный вид на территорию завода. Бросалось в глаза отсутствие людей.

      – Тихо здесь, – сказал я с удивлением.

      – Пропуск на переход из цеха в цех выдается немногим, – пояснил Гаев.

      – Ну, рассказывай, Николай Алексеевич, как ты обнаружил Глашу.

      – Задолго до моего приезда капитан Стрыгин беседовал со всеми, кто общался с Якуничевым. Дублировать капитана не имело смысла. Из записей Якуничева я установил, что почти