Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк

домашной.

      Кубелек я сниму,

      Потом тебя обниму…

      Несколько казаков пустились в пляс.

      Кондрат, сверкнув золотой серьгой, сорвался с лавки и также пошел плясать, вздергивая широкими плечами.

      Казаки, посмеиваясь, подпевали:

      Кубелек я сниму,

      Тебя крепко обниму…

      – Оце добре, казакови! – воскликнул домрачей, когда Кондрат, вспотевший и багровый, тяжело дыша, опять сел рядом с ним. – Дуже добре, дай поцелую.

      Они расцеловались.

      Потом снова пили, плясали, пели песни. Кондрат поднялся.

      – Хватит, браты! Пошли встречать царя.

      Казаки шумно повставали и веселой гурьбой, с шутками, со смехом вывалились на улицу.

      У кабака стояла толпа. Маленький, тщедушный рябой казачок, с редкой белесой бороденкой, в алом потрепанном зипуне, размахивая руками, что-то рассказывал. Окружающие смеялись.

      – А вот кабы такую распить, атаманы-молодцы, – указал казачок на сорокаведерную винную бочку у крыльца, – душа сразу взыграла б…

      Увидев выходивших из кабака казаков и среди них Григория Банникова, он обрадованно закричал:

      – Гришка!.. Банник!.. Поломай тебя грец, ты что ж это, с Бахмут-городка приехал, денег много привез, сам пьешь, а друзяков своих не угощаешь? Эх ты, а еще односум[7]…

      Банников осоловевшими глазами вгляделся в рябого казачишку.

      – А, Мишка Сазонов!.. Здорово!.. Иди, олух, угощу…

      Сазонов облизнул губы, подошел к Григорию. Подмигнув казакам, он сказал:

      – Пропили отца, пропьем брата, еще матушка брюхата, что-нибудь да родит.

      Казаки захохотали. Мишка Сазонов был весельчак. Что бы он ни сказал, все вызывало смех у толпы.

      Григорий полез в карманы, но они были пусты.

      – Нету денег, все пропил.

      – Жадничаешь, – сказал Мишка обиженно. – Жалко тебе ковш поставить…

      – Я жадничаю? – изумился Григорий. В глазах его вспыхнули гневные огоньки. – Ах ты, рябая тетеря, да я тебя до смерти запою. Якудра! Яшка!.. – заорал он кабатчику. – Какая цена твоей бочке? – пнул он ее ногой.

      Кабатчик, краснолицый, здоровенный детина в синей суконной однорядке, раздумывая, почесал затылок.

      – Не трогай, Григорий, – сказал он, – все едино у тебя грошей нет…

      – Замолчи! – свирепо крикнул на него Григорий и, отстегнув красный пояс с саблей, сбросил с себя нарядный кафтан, кинул его кабатчику.

      – Хватит за бочку?

      Яшка отрицательно мотнул лохматой головой.

      – Мало.

      Григорий, распаленный, гневный, молча опустился на крыльцо, стащил с ног сафьяновые сапоги, бросил кабатчику.

      – А теперь хватит?

      – Мало, – качнул снова головой кабатчик.

      – Грицько, – пьяно пошатываясь, подошел дед Остап к Григорию. – Пидемо видциля… Хай их к бису… Пойдем побачим царя… Голому ж срамно на царевы очи показаться. Пойдем…

      Но Григорий был сильно раззадорен.

      – Не лезь, дед Остап, – отстранил он старика, – не может быть того, чтобы

7

Односум – друг, товарищ по походной жизни (пользующийся общей сумой).