Салон-вагон. Андрей Соболь

так всматриваешься? Изменилась я?

      Синие жилки вздрагивают под подбородком.

      – Я очень устала. Сейчас мы куда? К тебе?

      – Куда хочешь.

      – Если можно – лучше в какой-нибудь ресторан. Я голодна. А потом я пойду к себе отдохнуть.

      Я иду за извозчиком. Она зовет:

      – Саша.

      – Что?..

      Она берет меня за руку:

      – Ведь все удачно. – И слабо улыбается.

      Проносятся мимо дома, улицы, люди. В ресторане прохладно и нет шума. Столики пустые, только за одним из них сидят какие-то старички, видно, провинциалы. Все шепчутся между собой, оглядываются.

      За буфетом тихие голоса. Лакей изредка перекатывает биллиардные шары.

      В ресторане Эстер говорит мне:

      – Мы поговорим завтра, сегодня я устала.

      Я молча киваю головой.

      – Ты что загрустил?

      Хочет заглянуть в мои глаза и словно тянется ко мне вся.

      – Разве ты не рад?

      Наливает мне и себе, старается говорить бодро:

      – Выпьем за удачу.

      Я пью и повторяю:

      – За удачу, за удачу!

      И больно глядеть, как устало вздрагивают синие жилки. А вечером я снова на вокзале: приехала Нина. В руках у нее два огромных букета. Выходя из вагона, она прежде всего просит:

      – Посмотри на цветы, это из нашего сада.

      Я гляжу на смятые лепестки. Дома Нина ставит цветы в воду, зовет Бориса. Смеется и ежеминутно спрашивает:

      – Правда, чудесные?

XI

      В парке возле пруда Эстер рассказывает мне и Борису о своем пребывании в Лондоне. Все дни проходили в упреках со стороны родных. Часть наследства принадлежала ей по праву, и за это право ее изматывали без конца, обманывали, оскорбляли.

      Эстер умолкает. Мне становятся понятными круги под глазами, но уже нет боли: все сделано, пройдено, и прошлое должно кануть, не надо оглядываться на пройденный путь. Важно то, что впереди, и об этом нужно говорить. Есть одно – наш день, и что в сравнении с ним все неприятности и упреки. Я говорю им обоим:

      – Теперь перейдем к дальнейшему.

      Они молчат. Эстер что-то чертит на песке. Я снова повторяю свои слова. Эстер, словно нехотя, поднимает голову и становится рядом со мной. Она ниже меня. Мы оба стоим, а против нас на скамейке Борис.

      Эстер говорит:

      – Раньше… мне бы вот что хотелось спросить… Скажите вы оба, вы когда-нибудь думали о том, на чьи деньги совершалась и совершается революция?

      Я делаю невольное движение. К Борису она не обращается отдельно. Спрашивает меня:

      – Удивляешься?

      Она усмехается, как усмехалась на вокзале перед отъездом в Лондон.

      – Тогда выслушай меня. Я тоже не думала об этом, о другом думала, а об этом не догадалась а надо было бы. Вот послушай.

      Я спрашиваю:

      – Это необходимо?

      Когда она сухо отвечает: «все необходимо» и, садясь, сплетает руки вокруг колен, я говорю:

      – Я слушаю.

      Говоря, она оборачивается то ко мне, то к Борису:

      – Увидите, почему такой вопрос.