Тайный советник Ивана Грозного. Приключения дьяка Федора Смирного. Сергей Кравченко

ты – бывшего боярина Тучкова…

      – Ловчий и печатник Гаврила Шубин.

      – Ну вот, сразу бы и сказал, а то – Иван, Петрищев. И не стыдно тебе, ловчему, мещанином называться?.. Зачем в Москву пожаловал? Твоему хозяину лучше бы в лесах обитать, тут его за покойника уже лет двадцать держат.

      – Он и жил в лесах, в Литве, под Смоленском, в Киеве.

      – И что ж не жилось?

      – Дело в Москве появилось. Какое, не знаю.

      – Печатник, а не знаешь? Или ты к письмам только печати прикладывать горазд? Читать-то учен?

      – Учен, но, видит Бог, переписки не читал. Больно осторожен господин.

      Шубина отложили на потом и занялись «Ночным».

      Этот человек был тертый калач, рваный волк. Рваным было его ухо, тертыми – сапоги. Напряженное сухощавое лицо, покрытое потемневшей кожей, обозначало свирепую непреклонность.

      Филимонов решил, что с этим господином нужно быть настороже.

      Против ожидания пленник сразу встал на путь сотрудничества со следствием, что еще больше насторожило Филимонова. Задержанный назвался Борисом Головиным, бывшим новгородским стражником, признал, что нанят на службу Тучковым, с которым имел дела при его многочисленных проездах через Новгород. Работа простая – обеспечивать путешествия хозяина, снабжать лошадьми, дорожными припасами, производить путевую разведку. Охранять. В Москве Головин успел сделать только три дела:

      1) собрал под мостами шестерку ребят и привел их к боярину на беседу (подробностей не знает);

      2) пригнал в среду утром к «пустому дому» крытую телегу с холщовым верхом;

      3) сходил минувшей ночью в Кремль, где боярский человек Гаврила видел яму с неизвестным вором. Нужно было узнать, чей он есть.

      Все.

      Филимонов отправил Головина в камеру без пытки и стал готовиться к допросу главного государева врага Тучкова. Сходил пообедать, отдохнул, обошел прочих заключенных, осмотрел их весело и спокойно. Отпустил до вечера палача Егора: Тучков был человек в глубоких летах, мог помереть со страху. Филимонов планировал для начала поговорить с ним по-свойски. Как старый москвич со старым москвичом. Но вышло наперекосяк.

      Тучков вышел из камеры, сел к столу. На Филимонова смотрел исподлобья, но без высокомерия и злобы. Нормальное начало. Но не успел стряпчий вопроса задать: как вам, сударь, Москва после стольких лет? – дверь в помещение распахнулась, вошли стременные стрельцы, с ними вбежал здоровяк с трясущимся лицом – Филимонов не сразу узнал царя Ивана. Царь выхватил у кого-то бердыш и что было силы въехал торцом держака Тучкову в рот. Боярин поперхнулся брызнувшими зубами и рухнул навзничь.

      – Не хрен с ним разговаривать! – рявкнул царь. – Он только врать да материться может. Нечего его слушать! Он скверну сеет! Язык поганый долой!!!

      Грозный забился в судорогах, снес бердышом со стола чернильницу, отбросил оружие и подскочил к распростертому Тучкову.

      – Вот посмотрим теперь, кто здесь сука, – сказал он как-то по-воровски, – и кто здесь