Синева. Элла Чудовская

это все отдать, мне ничего этого не надо, скажите, куда отнести, и до свидания.

      Александра хлопает глазами:

      – Какое письмо? Покажи!

      Я держу разворот перед камерой, жду, слышу всхлипывания, подвывание, нецензурную лексику. Типа: что?! Что это за… Как он так мог?!

      Мне становится интересно, я приглушаю микрофон и читаю под шорохи и причитания:

      – «Дорогая моя девочка, я знал, что ты найдешь это послание. Не стоит думать, что твой дед не замечал, что кто-то потихоньку пьет его коньяк. Хотелось напоследок сыграть с тобой в „Одиннадцать записок“, но времени совсем не осталось. Никогда не верь, что старым не страшно умирать.

      Итак, к делу. Я уверен, ты уже познакомилась с Изсаком и тебя это тревожит.

      К большому моему сожалению, это плохой человек, хоть я очень виноват перед его матерью.

      С целью защитить тебя и твое будущее я предпринял следующие действия.

      Во-первых, завещание хранится у надежного человека и будет объявлено 14 августа, в день моего рождения, в вечернем ток-шоу. Туда будут приглашены все заинтересованные лица.

      Во-вторых, и это очень трудно признавать, но то разочарование и то чувство вины, которые вызвал у меня мой сын, твой отец, вместе со своей женой, а также твоя неспособность занять достойное место в жизни, вынудили меня лишить тебя права распоряжения наследством. Не кричи, читай дальше.

      Тебе останется дом, в котором ты выросла, и он будет содержаться за счет фонда вплоть до твоей смерти или смерти твоих детей, если они появятся. У тебя есть пожизненная медицинская страховка, которая распространится и на твоих детей. Создан образовательный фонд для твоих детей и внуков. Также тебе будет предложена работа на телевидении. Не отказывайся. Я видел твою актерскую дипломную работу – из тебя выйдет отличная ведущая.

      Я верю в тебя, мой цветочек.

      Все остальное тебе сообщат.

      Твой любящий дедушка».

      Вот это дед!

      Вот это он прикололся, так прикололся…

      – А что, – спрашиваю, – большое наследство-то?

      Фью-ю-ю-ють…

      Интересно, а куда остальное?

      Александра рыдает.

      – А что такое натворили твои родители?

      Поток отборной брани вперемешку с детскими обидами, претензиями и настоящими, в общем-то, горестями брошенного ребенка…

      – Послушай, детка, а тут еще вот подчеркнут абзац, может, это тоже важно? – Показываю ей текст, но она, оказывается, почти не читает на русском, и мне приходится перевести: «…теперь уже мне некогда злиться, но тогда, тогда, повторяю, я буквально грыз по ночам мою подушку и рвал одеяло от бешенства. О, как я мечтал тогда, как желал, как нарочно желал, чтобы меня, восемнадцатилетнего, едва одетого, едва прикрытого, выгнали вдруг на улицу и оставили совершенно одного, без квартиры, без работы, без куска хлеба, без родственников, без единого знакомого человека в огромнейшем городе, голодного, прибитого (тем лучше!), но здорового, и тут-то бы я показал…»

      – Что это, что это означает? – спрашивает она.

      И я говорю, как понимаю:

      – Дед