Басилевс. Виталий Гладкий

все зависит от мулов, запряженных в нее, пусть даже резвых и выносливых, – подхватил мысль гостя Макробий – он уже начал догадываться, куда клонит Авл Порций.

      – Вот именно.

      – И все же, лучше возничему потерять груз, но спасти голову.

      – Не скажи, дорогой Макробий. Что лучше, что хуже – судить трудно. Потому как возничий – всего лишь слуга, и как знать, что придет на ум господину при виде пустой повозки.

      – Мысль мудрая, уважаемый Авл Порций, – ростовщик уловил скрытую угрозу в словах гостя; но, по здравому размышлению, не обиделся – видимо обстоятельства сложились так, что его приятель пребывает сейчас в крайне затруднительном положении. – Из двух зол нужно выбирать меньшее. Хотя слуге от этого все равно не легче…

      – Если он достаточно умен, то господин несомненно не оставит без внимания и награды его усердие и преданность.

      – Все дело как раз и упирается в размер вознаграждения, ибо ничто так не облегчает страдания и не придает силы, как благосклонность Меркурия*.

      – Глубокочтимый Марк Эмилий Скавр в разговоре со мной дал понять, что Меркурий на этот раз будет весьма щедр.

      – М-м… – Макробий быстро потер ладони, будто его вдруг зазнобило, – он наконец понял, откуда ветер дует. – Марку Эмилию верить можно. Но от обилия слов и обещаний, увы, кошелек тяжелее не станет.

      Теперь он уже точно знал, что услуга, которая от него потребуется, наверняка небезопасная. Но понимал также, что отказать – значит навлечь на себя беды: за спиной Скавра скалой высился Сенат. Оставалось единственное – не продешевить.

      «Пора… – подумал Авл Порций, с удовлетворением заметив, как потускнел нестерпимо-черный блеск в глазах ростовщика; это был верный признак, что Макробий покорился неизбежному. – Но, однако, Макробий, ты хват…» – с некоторым сожалением отметил про себя купец, запуская руку в свою вместительную дорожную сумку, прицепленную к поясу, где хранилось золото, полученное от легата. Львиную долю ему хотелось оставить себе, но прижимистого Макробия провести было трудно, ибо его любовь к Риму возрастала в прямой зависимости от количества золотых монет, подкрепляющих это чувство.

      При виде кожаного кошелька с золотом сердце невозмутимого Макробия сладко трепыхнулось в груди. Чтобы удостовериться, что это не сон, он распустил завязки, вынул несколько ауреусов* и взвесил кошелек на руке. И неожиданно почувствовал страх, который редко посещал его черствую, практичную натуру: за какую же услугу столько?!

      – Это… все? – хрипло спросил, не отрывая взгляд от кошелька.

      – Половина… – поколебавшись, ответил Авл Порций; на самом деле в кошельке находилась треть того, что дал ему легат.

      – А когда остальное? – Макробий от волнения стал говорить еще невнятней; но купец его понял.

      – Когда Плутон* воздаст должные почести тому, кто в ближайшее время, – с нажимом сказал римский агент, – предстанет перед его взором.

      – Плутон? Почести… – у Макробия задрожали руки; боясь, что ослышался, он переспросил: