Наследница трех клинков. Дарья Плещеева

негде. И лишь недавно хорошую дорогу от Льежа к Спа проложили. Городишко невелик, но!..

      – Но там лучшее общество собирается! – продолжил Михаэль-Мишка. – Ты ведь не женат? Гляди, подвернется французская графиня – так не зевай!

      Пушкин усмехнулся.

      – От графинь бегать не стану, тем более что доктора мне прописали вести там, на водах, светскую жизнь – конные прогулки, ходьбу и чуть ли не спать на открытом воздухе. Там и в карты, поди, не в гостиных играют, а на лужайках…

      – Зато отведаешь знаменитых бисквитов с корицей. Потом отпишешь, точно ли они так хороши.

      – Непременно отпишу. А ты-то как сюда попал?

      – Исполняю некоторую комиссию. Нужно кое-кого тут встретить и с тем человеком ехать в Москву, – туманно объяснил Михаэль-Мишка.

      – В Москву?

      – Да. А что ты так на меня глядишь?

      – Так ты совсем новостей не знаешь! – воскликнул Пушкин. – Давно ли ты из столицы?

      Михаэль-Мишка задумался, считая дни. Получалось около двух недель. И следовало учесть, что они с Воротынским по дороге в Добельн старались не заводить лишних знакомств, беседовали главным образом друг с другом да еще с тем таможенным чиновником, который за мзду устроил, чтобы они въехали в Курляндию и выехали из Курляндии без соблюдения всех формальностей.

      – И думать не смей ехать в Москву! Оттуда все бегут, кто только может вырваться, пока не понаставили кордонов.

      – Что ты несешь, какие кордоны?

      – В Москве чума!

      И это было чистой правдой.

      Чуму привезли раненые солдаты из Бессарабии – впервые она дала о себе знать в военном госпитале. Врачи подняли тревогу, но Медицинская коллегия им не поверила, да и неудивительно – в коллегии всем заправляли немецкие доктора, а в госпитале трудились русские, вот их грызня и дала себя знать. В итоге чума, дама легкая на подъем и подвижная, перескочила через госпитальные стены и для начала навела свои порядки на Большом суконном дворе, что в Замоскворечье у Каменного моста. Мастеровые, поняв, что дело неладно, разбежались и разнесли заразу по всему городу. Тогда только стали жечь костры в надежде отпугнуть чуму дымом и ударили в набат – с той же целью.

      – Черт знает что! – в расстройстве чувств брякнул Михаэль-Мишка, услышав такую гнусную новость. – Как же быть-то?

      – Там по тысяче в день мрет, – усугубил Пушкин. – А мне-то каково? Я ведь про брата не известен – выехал он, не выехал? Вот, опять письма не было. А ему и надо убираться прочь – с чумой шутить не след, и формально нельзя по должности – хотя, сдается мне, вся Мануфактур-коллегия давно разбежалась. Хоть бы жену с младенцем догадался отправить в подмосковную или в столицу! Так-то, Нечаев. Приходи ко мне в трактир, хоть за картишками развеемся…

      – Может статься, меня на почтамте письмо ждет, – отвечал Михаэль-Мишка, – и мне придется куда-то дальше ехать. А в каком трактире ты стоишь?

      – Я в предместье поселился. Как ехать от крепости по Большой Песочной, будет по левую руку деревянная