Звездный билет (сборник). Василий П. Аксенов

сделал сообщение. Он говорил, что большинство комсомольцев в свободное от работы время имеет чистый, опрятный и подтянутый вид, однако (но… наряду с этим… к сожалению, следует заметить…) имеются еще комсомольцы, пренебрегающие… и к ним следует отнести молодого специалиста инженера Калчанова.

      – Я понимаю, – сказал Ерофейцев, – если бы Коля – ты меня, Коля, прости (я покивал), – если бы он был геологом и зарос, так сказать, естественным порядком (смех), но ты, Коля, прости, ты даже не художник какой-нибудь, и, извини, это пижонство, а у нас здесь не Москва и не Ленинград.

      В зале начался шум. Ребята с моего участка кричали, что борода – это личное дело мастера и уж не будет ли Ерофейцев контролировать, кто как разными такими личными делами занимается, что это, дескать, зажим и все такое. Другие кричали другое. Особенно старались девушки из Шлакоблоков. Одна из них была определенно недурна. Она заявила, что внешний облик человека свидетельствует как-никак о его внутреннем мире. Такая, грубо говоря, смугляночка. Тип Сильваны Пампанини. Я подмигнул ей, и она встала и добавила мысль о том, что дурные примеры заразительны.

      Проголосовали. Большинство было против бороды.

      – Хорошо, сбрею, – сказал я.

      – Может, хочешь что-нибудь сказать, Коля? – спросил Ерофейцев.

      – Да нет уж, чего уж, – сказал я. – Решено, значит, так. Чего уж там…

      Такую я произнес речь. Публика была разочарована.

      – Мы ведь тебя не принуждаем, – сказал Ерофейцев. – Мы не приказываем, тут некоторые неправильно поняли, не осмыслили. Мы тебя знаем, ты хороший специалист и в быту, в общем, устойчив. Мы тебе ведь просто рекомендуем…

      Он разговаривал со мной, как с больным.

      Я встал и сказал:

      – Да ладно уж, чего там. Сказано – сделано. Сбрею. Считайте, что ее уже нет. Была и сплыла.

      На том и закончилось собрание.

      В коридоре я встретил Сергея. Он шел с рулоном чертежей под мышкой. Я прислонился к стене и смотрел, как он идет, высокий, чуть-чуть отяжелевший за эти три года после института, элегантный, как какой-нибудь гид с французской выставки.

      – Ну что, барбудос, плохи твои дела? – спросил он.

      Вот это в нем сохранилось – дружеское, но немного снисходительное отношение старшекурсника к салаге.

      Я подтянулся.

      – Не то чтобы так, начальник, – сказал я. – Не то чтобы очень.

      – Это тебе не кафе «Аэлита», – тепло усмехнулся он.

      – Точно, начальник. Верно подмечено.

      – А жалко? Сознайся, – подмигнул он и дернул меня за бородку.

      – Да нет уж, чего уж, – засмущался я. – Ладно уж, чего там…

      – Хватит-хватит, – засмеялся он. – Завелся. Вечером придешь?

      – Очень даже охотно, – сказал я, – с нашим удовольствием.

      – У нас сейчас совещание. – Он показал глазами на чертежи. – Говорильня минут на сорок – на час…

      – Понятно, начальник, мы это дело понимаем, со всем уважением…

      Он улыбнулся, хлопнул меня чертежами по голове и пошел дальше.

      – Спроси его насчет цемента, мастер, – сказал мне мой тезка Коля Марков, бригадир.

      Сергей