Долгая жизнь камикадзе. Марина Тарасова

Вера, выше, грузнее, тоже с седым пучком, но пышным, высоким.

      – Наша девочка, внученька! – произнесла грудным взволнованным голосом, и Женя почувствовала, как бабушке это не понравилось.

      И еще – уловила еле ощутимый запах, когда они втроем окружили ее в тесной прихожей, гормон старости. Женя не знала, что старость пахнет.

      Как она будет рваться к теткам, к этому оазису в жалкости, затхлости своей жизни, вызывая ревность у бабушки. Но сейчас переливы чувств трех старых женщин мало занимали ее. Ей не так уж запомнилась первая встреча с тетками; ртутный шарик, комочек души завороженно рвался к другой встрече.

      В не такой уж большой, очень уютной, полукруглой комнате с пианино, зачем оно, Женя пока не знала (сколько потом она видела роялей с откинутым лакированным забралом, похожих на дорогие гробы), за столом сидел молодой блондин – с крупным носом на розовом лице, с тонкими поджатыми губами, ему очень шла лейтенантская гимнастерка. Подтянутый, легкий, он вскочил со стула, заулыбался:

      – Вот моя доченька! Дай-ка я посмотрю на тебя, Женек! – Он поднял Женю, вместе с распиравшим ее счастьем, и усадил к себе на колени, потом он редко делал это. – Я тебя видел в последний раз, когда тебе было полтора года, ты меня, конечно, не помнишь.

      – Помню, – соврала она, уверенная, что сказала правду.

      – Не говори ерунду! Да расплетите вы ей эти крысиные хвостики.

      – Волосы будут лезть ребенку в лицо, – пробормотала бабушка.

      А Женя, она теперь сидела на стуле, прижавшись к отцу, нисколько не обиделась на его замечание, ее восхищало в нем все: голубые водянистые глаза под незаметными бровями, тонкий, жесткий рот, орден на гимнастерке.

      Сахарные щипцы памяти выхватили из сумрака прошедших лет маленький сверток, отец развернул его на скатерти, извлек маленькую вязаную сумочку-муфту со смешной ушастой кошкой.

      – Вот тебе мой подарочек из Японии, ни у кого такой нет.

      «Как она к нему попала?» – недобро думала впоследствии Женя, став взрослой. А сейчас она восхищенно теребила красный шерстяной шнурок.

      – Папа, – не терпелось спросить, – ты с немцами в Японии воевал?

      – Не с немцами, а с японцами, – отец достал папиросу из портсигара. – Да, мы раскололи косоглазую самурайскую башку.

      – Почему косоглазую?

      – Ты что, их азиатское племя не видела? – Он засмеялся и потянул пальцами уголки глаз. Тетя Вера поморщилась.

      – А как ты сражался с… самураями?

      – Отчего ты думаешь, – строго сказал отец, попивая чай из старинной чашки с пастушком и пастушкой, – что я имею право рассказывать тебе?

      – Это военная тайна?

      – Ну да.

      Бабушка стеснялась обкуривать Олю и Веру, а он делал это спокойно, видно, считал, что ему, как фронтовику, все позволено.

      Бабушка с тетками, казалось, нарочно ушли на второй план, образовав невидимую нишу, где Женя вдоволь могла наговориться со своим папой. Но никакого душевного