уверен, будто значимее его во всём свете не сыщется. Кому по силам, управиться с таким своевольным сборищем? Единственно Бог ведает, чем закончится нынешний день… А ведь как славно всё складывалось, когда позавчера поутру в лагерь прибыли посланцы Генриха. Казалось бы, чего лучше? – с тоской вспоминал д’Альбре. – Англичане предложили даже больше, чем можно было ожидать: вернуть Онфлёр и возместить нанесённый ущерб, всего-то, в обмен на свободный проход до Кале…» Коннетабль Франции, испытанный ветеран, прекрасно понимал, что кровавые битвы, сопровождаемые огромными потерями, не есть смысл этой длящейся уже многие десятилетия войны. В его задачу – по крайней мере, именно так он её для себя определил, памятуя не о сиюминутном, а о реальном соотношении сил – не входило чинить препятствия Генриху. Все помыслы бывалого воина сосредоточились на том, чтобы освободить захваченный англичанами Онфлёр… Да, он, Шарль д’Альбре, собирался отпустить английского короля и позволить тому вернуться домой. Будь на то его воля, коннетабль, немного поторговался бы для приличия, да и согласился, ибо грешно отказываться от столь щедрых предложений. Однако правом принятия решений обличён был лишь военный совет, а там возобладал куда более воинственный дух гораздо менее опытных, зато весьма родовитых военачальников… Поначалу извечные возмутители спокойствия Шарль Орлеанский и Жан Бурбонский, полагаясь исключительно на численное превосходство, решительно выступили за сражение. Чуть погодя к ним присоединилось остальные, по большей части вовсе не имевшие собственного мнения. В итоге – предложение Генриха высокомерно отклонили.
Сейчас, стоя возле своего шатра и глядя на поле предстоящего сражения, коннетабль вспоминал о том решении не иначе, как о грубом просчёте. «Пресвятая богородица! Уже ль, они не разумеют, что своим отказом загнали Генриха в угол. Теперь он принуждён будет биться не за власть и славу – теперь он станет драться за собственную жизнь. А готовы ли к такому обороту эти расфуфыренные индюки? – спрашивал себя д’Альбре, с неодобрением косясь на членов военного совета, и сам же себе отвечал. – Едва ли». Ему доподлинно известно было, что французские аристократы провели предыдущую ночь, разыгрывая в кости английских лордов, которых предполагали захватить в плен, и, следственно, богатый выкуп, который можно было бы за них потребовать. Подавляющее превосходство над противником в числе вскружило им головы. Они уже мнили себя победителями и даже привезли с собой раскрашенную повозку, на которой намеревались доставить пленённого Генриха в Париж… На фоне всеобщего предвкушения покуда не одержанной победы, опытный глаз коннетабля подмечал то, чего остальные не видели либо упорно видеть не желали. Ещё на рассвете д’Альбре имел возможность оценить, несомненные преимущества английских позиций. Даже природа, казалось, благоприятствовала противнику – всю ночь до самого утра лил дождь, словно где-то разверзлись хляби небесные. Ясное
