Десятки лет. Ирина Иванченко

ко мне дороги,

         оставляют меня неметь,

         глядя вдаль, обращаясь в знаки,

         что привычны повдоль дорог,

         чтобы, если решишь вернуться,

         привели тебя на порог,

         но чужого, прости уж, дома:

         я в пути обессилел, друг,

         да и память со мной сыграла

         злую шутку, замкнувшись в круг,

         не пуская меня наружу,

         не пуская вовнутрь тебя,

         опаляя морозом душу

         дня, когда тебя потерял.

      Как отучиться дрожать

         Как отучиться дрожать,

         когда день, как удар, каждый?

         Я на тебя смотрю,

         изнутри иссушенный жаждой.

         Мне бы тебя пить,

         но соленая – слезы – жжется лишь.

         Ты не щадишь меня,

         режешь заживо теми лицами,

         что с фотографий лгут

         мне улыбками, дразня память, и

         как это утолить?

         Как, ты мне расскажи, справиться,

         как победить себя,

         встать щитом над собой каменным,

         коль, что ни день – удар,

         куда ни пойди – камера?..

      Лестницы

         Безымянные дни, как лестницы,

         бесконечные и во мрак.

         Назови меня другом, только ты

         чертишь кровью по скуле: «Враг»,

         только ты бьешь наотмашь именем

         не моим. Ухожу чужой.

         Только разве чужой знать может, что

         ты бледнеешь, когда ты лжешь?

         Только разве чужой знать может, как

         ты не в силах ночами спать,

         представляя во мраке лестницу,

         по которой послал шагать?

      Твоему врагу живется давно спокойно

         Твоему врагу живется давно спокойно,

         это в голове твоей беспрестанно войны,

         в голове твоей предательства и загадки.

         Только взятки гладки

         с твоего врага, глядящего мирно-тихо:

         обращаясь к бездне, ты вряд ли разбудишь лихо,

         оно спит спокойно, на прошлое без оглядки.

         За черной чертой оградки.

      Отвернись, я прошу

         Отвернись, я прошу, пожалуйста,

         мне не нужно поддержки, жалости.

         Уходи, пусть тебе немыслима

         сама мысль, что смогу и выстою.

         Убирайся! Ну хватит, смилуйся!

         Не ребенок же, хватит силы мне,

         чтоб слепить себя вновь из крошева.

         Я прошу тебя по-хорошему:

         ну не надо, все это лишнее!

         Только, кажется, он не слышит и,

         пока я прошу бросить, сжалиться,

         берет руку, сжимает пальцами,

         а в глазах ледяное, стылое,

         как зимой в сорок пятом было… но

         с каждым мигом теплеет взглядом, и

         солдат

         прекращает

         падать.

      Я сам это выбрал

         Джеймс,

         я сам это выбрал: огонь и пули,

         бессчетность