Красный Востокъ (сборник). Валерий Донсков

негромко продолжал Евдокимыч, зубами открывая бутылку, – Этот стахановец – с утра до позднего вечера… И кажный вечер, кажный, …мне про гражданскую сказывает. Про царя, про интервенцию. Про красных, про белых. Про несправедливый Брестский мир. Кино-о прям! Как устал я, говорит, от войны! Здесь от этой вашей работы, на крыше вашей – просто отдыхаю! Та-ак врёт складно! …Ты, надеюсь, уже понял? Откуда этот Ваня здесь делся? – Евдокимыч опрокинув бутылку, вылил себе прямо в горло из горлышка четверть, занюхал локтем, затем глядя на Алибека, морщась, почесал горлышком бутылки висок, и прохрипел – Хорошо, что не буйный, а?

      – Буйный, Евдокимыч, они лечится, тихий – нет! – и уже Ивану, – Хорошо, Ваня, хорошо! Давай так, сделай сначала крыша, потом сделаем душ!

      – Так Алибек… Лес ведь нужен. Доски какие, горбыль на слеги, на все…

      Алибек признал, что, несмотря на болезнь, несмотря на всю сумасшедшую одержимость гражданской войной, Иван рассуждает верно. И через пару недель на новой крыше Евдокимыча, сделанной из где-то украденных Алибеком досок, чернел свежий рубероид, из печной трубы шел дым, дом был подправлен. Во дворе стояла гордость Ивана – действующий летний душ из горбыля, с бочкой сверху. Сам Иван был в это время на крыше.

      …Когда на улице возле калитки, поднимая пыль, резко остановились две черных, низких, почти ползущих по земле лупоглазых машины – две «посаженных» вазовских «Приоры» с черными непрозрачными стеклами. Из них к забору вышли трое невысоких коренастых обросших человека с пышными длинными волосами и короткими бородами, обрамляющими понизу овал лица, но почти без усов. Двое были черноволосы, третий – рыжий. С крыши эти двое черных казались Ивану теми же самыми черкесами, только черкесы брили головы по мере отрастания волос, были сухими и стройными, как и настоящие казаки. У этих обитателей рая были откормленные морды, чрезвычайно толстые руки и белая нежная кожа. На них были черные обтягивающие тельняшки без полос с коротким рукавом, подчеркивающие мощный рельеф груди, почти такие же, как у Ивана, только совсем без надписей, рейтузы и плоские, на тонкой подошве без каблуков, приплюснутые к земле, как и их машины, ботинки с тремя полосками по бокам. Красные воспаленные глаза их щурились от дневного света. Они осматривали дом и двор.

      – Коротче-е-е, э-э-э, хозяин где-е, да-а? – спросил один из них.

      Евдокимыч, кашлянув, привстал с лавки у двери и выглянул на них. Гости громко и противно засмеялись.

      – Да, не ты! …Алибек, дауай сюда! Где он? Быстро дауай, да!

      Рыжий попытался войти в калитку, но тут выскочил шелудивый пес Евдокимыча и залился звонким лаем. Рыжий молча достал из кармана небольшой пистолет и выстрелил. Иван отметил для себя, что успел заметить, как черная пуля по касательной хлестнула по собачьей хребтине и улетела во двор. Пес зашелся в визге и убежал вглубь двора, скуля и причитая.

      – Э-э хорош, говорю, нэ надо! – сказал тот же черный рыжему обладателю пистолета и что-то начал гортанно и не по-русски.

      Разъяренный таким отношением к своему единственному и самому