Мальчик на вершине горы. Джон Бойн

едет мама или папа и старик занял их место. – Я один.

      – Вон. Сейчас же, – потребовал проводник, словно не услышав Пьеро. – Давай, давай, поднимайся, не то наживешь неприятности.

      Старик, не говоря ни слова, встал, крепко уперев палку в пол, взял свой чемодан и с большим достоинством покинул купе.

      – Я прошу прощения, мадам, – сказал проводник, поворачиваясь к женщине уже после того, как дверь закрылась.

      – Внимательней надо с этими, – рявкнула она. – Следить надо! Со мной сын. Почему он должен подвергаться опасности?

      – Простите, – повторил проводник, а женщина негодующе фыркнула с таким видом, словно весь мир задался целью ей досадить.

      Пьеро хотел спросить, почему она прогнала старика, но дама была очень грозная – казалось, только пикни, она и тебя вышвырнет. Поэтому он отвернулся к окну, закрыл глаза и вновь задремал. А проснувшись, увидел, что дверь купе открыта и дама с мальчиком снимают с полок багаж.

      – Где мы? – спросил Пьеро.

      – В Германии. – Дама впервые за все время улыбнулась. – Наконец-то никаких этих мерзких французишек! – Она показала на платформу, где на вывеске, как и на лацкане Пьеро, было написано Мангейм. – Похоже, и тебе тут выходить, – добавила она, кивнув на бумажку.

      Пьеро вскочил, подхватил вещи и, прошагав по коридору, сошел на платформу.

      Пьеро стоял в центре главного вестибюля вокзала, и ему было одиноко и страшно. Куда ни посмотри, всюду, торопясь по своим делам, задевая его, сновали мужчины и женщины. И еще военные. Много-много военных.

      Впрочем, в первую очередь Пьеро обратил внимание на то, что люди вокруг говорят на другом языке. Поезд пересек границу, и повсюду звучал немецкий, а не французский, и Пьеро, вслушиваясь и разбирая слова, радовался, что папины уроки не прошли даром. Он выбросил бумажку Мангейм в урну и посмотрел, каков следующий пункт назначения.

      Мюнхен.

      Над расписанием движения поездов висели огромные часы. Пьеро кинулся туда, с разбегу врезался в мужчину, шедшего навстречу, и упал навзничь. Посмотрев вверх, он вобрал взглядом землисто-серую форму, широченный черный ремень, черные сапоги до колен и нашивку на левом рукаве: ломаный крест, а поверх орел, распростерший крылья.

      – Извините, – еле слышно пролепетал Пьеро, глядя на мужчину с благоговейным страхом.

      Тот посмотрел себе под ноги, но помогать не стал. Вместо этого презрительно скривил губу, чуть приподнял носок сапога, наступил мальчику на пальцы и придавил их к полу.

      – Мне больно! – закричал Пьеро, чувствуя, что мужчина давит все сильнее; в пальцах уже пульсировала кровь. Он еще ни разу не видел, чтобы кому-нибудь так нравилось причинять боль. А пассажиры, спешившие мимо, все замечали, но не вмешивались.

      – Вот ты где, Ральф. – К ним внезапно подошла женщина с маленьким мальчиком на руках. Позади нее стояла девочка лет пяти. – Прости, пожалуйста, но Бруно хотел посмотреть