Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга третья. Евгений Иванович Пинаев

рад-радёшенек. Ты-то доволен службой?

      – Ещё как! Я бы… я бы… Эх, и я бы с вами весной!

      – В какие части собираются забрить?

      – Сказали, на флот.

      – Вернёшься и, как Москаль, придёшь на «Меридиан». Если не передумаешь к тому времени.

      – Не передумаю! – заверил пацан и даже заёрзал на кофель-планке.

      – Счастливой ночи и вахты, Сашок, – пожелал я и отправился в кубрик.

      Всякий ветер морской, и всякий город, хотя бы самый континентальный, в часы ветра – приморский.

      «Пахнет морем» нет, но: дует морем, запах мы прикладываем.

      И пустынный – морской, и степной – морской. Ибо за каждой степью и за каждой пустыней – море, за-пустыня, за-степь. —

      Ибо море здесь как единица меры (безмерности). Каждая уличка, где дует, портовая. Ветер море носит с собой, привносит.

      Ветер без моря больше море, чем море без ветра.

Марина Цветаева

      На берегу, под напором ветра, стонали сосны.

      В такие часы озеро говорило со мной, как настоящая Балтика, голосом штормового восточного ветра, скрипом высоких стволов и шумом вершин, ветви которых сжимались и разжимались, словно пальцы.

      Я представлял, как пенные валы с грохотом накатываются на берег, бурлят в камнях, а подруга вздыхала и поглядывала в окно, за которым, во саду ли, в огороде, раскачивались почти уже могучие лиственницы, тщетно пытаясь загородить собою ёлку и пихту, что вздрагивали и заламывали лапы, будто и вправду молили о защите.

      Я извитое раковины тело

      Беру и ухом приникаю к устью,

      Чтоб вновь услышать, как она запела,

      В душе внезапно отозвавшись грустью.

      Шумит прибоя неустанный голос,

      Как будто что-то объяснить мне хочет,

      Как будто некто в этом чреве полом

      Поёт ли? Плачет? Или же хохочет?

      Я ж слышу рокот дальнего прибоя,

      Чего-то жду, и, может быть, надеюсь…

      А он гремит без пауз и без сбоев,

      И этот ритм моей душой владеет.

      Владеет, Профессор, владеет до сих пор. Для этого не надо приникать ухом к раковине, для этого достаточно шума сосен и ветра с востока, думаю я, шуруя в печи и вороша алую груду угольев, ещё лижущую кочергу язычками голубого пламени («Вебстер улыбнулся, глядя на камин с пылающими дровами. Пережиток пещерной эпохи, анахронизм… Практически никакой пользы, ведь атомное отопление лучше. Зато сколько удовольствия! Перед атомной печью не посидишь, не погрезишь, любуясь языками пламени». Как и перед батареей парового – или водяного? – отопления, хе-хе!..).

      Давным-давно сказал поэт:

      Иных уж нет, а те – далече…

      И время бременем на плечи

      Кладёт пласты прожитых лет.

      Уже ушли учителя.

      И вот – уже друзья уходят,

      Но также вертится земля,

      И неизменно всё в природе.

      «И неизменно всё